Полтора года мы с Пэйшнс посещали обязательный ежемесячный коктейль-прием в офицерском клубе. Пэйшнс ненавидела армейский этикет. Нам каждый раз приходилось обмениваться рукопожатиями с очень важными персонами. Как-то вечером она сказала одному полковнику, что тот круто выглядит в своих темных очках. Полковник снял очки, бросив на нас злобный взгляд. К счастью, я все равно уходил из армии.
После одного такого приема я бродил по клубу, разыскивая старых друзей. Кое-какие инструкторы в Уолтерсе были моими бывшими одноклассниками или ребятами, с которыми мне приходилось летать во Вьетнаме. Я услышал знакомый голос:
— Мейсон, черт меня возьми.
Голос я узнал.
— Это я. Хокинс.
— Красавчик Хокинс?
— Ну.
Люди позади меня отошли и на Хокинса упало больше света. Что-то здесь было не так. Определенно его голос, но лицо…
— Только прибыл, — сказал Хокинс.
— Как так? Я здесь уже полтора года.
Первое, что я заметил — у Хокинса не было бровей. И ушей. Его волосы висели клочьями от пересадок кожи. Нос был блестящим, деформированным. Хокинс? Самый симпатичный парень в нашем классе?
— Я лежал в госпитале. Долго.
— Боже, это ты. Черт возьми. Что стряслось?
— Горел, — сказал Хокинс. — От удара я потерял сознание. Какое-то время лежал в огне.
— Тебе повезло, что ты жив.
— Все так говорят… — его голос стал тихим. — Похоже, не так уж и повезло.
— Тебя приведут в порядок. У армии лучшие хирурги, они могут…
— Все, что они могут, они уже сделали.
На уик-энд мы с Пэйшнс и еще одна пара отправились в Новый Орлеан. Думали, будет весело. Но вместо этого, гуляя по катакомбам, я чуть не потерял сознание. Я опустился на колени, чувствуя близкую смерть. Казалось, что сейчас я выползу и умру на траве. Похоже, могилы звали меня.
Потом, зайдя в бар, я принял наркоз. Помогло. Пока я был пьян, то мог держаться. Когда же я был трезв, жизнь казалась тоской без малейшей цели.
Я так хорошо справлялся с работой нелетающего инструктора, что когда объявил начальнику отдела о моем уходе, тот предложил немедленно произвести меня в капитаны, лишь бы я остался. Но я стал бы капитаном, который передвигается на своих двоих. Я мог носить крылышки и гулять по стоянке, глядя, как улетают вертолеты. А потому я уволился из армии в 1968 — бывший пилот и, на мой взгляд, неудачник.
С тех пор случилось многое. Мое поведение было типичным для многих ветеранов Вьетнама. Смешно сказать, но я не улавливал эту типичность, пока не решил изложить все на бумаге. Мне потребовалось очень много времени, чтобы увидеть, что живу я по шаблону.
Я вернулся во Флоридский университет, чтобы закончить образование, которое начал получать в 1960 году. Я видел студенческие демонстрации, обвинявшие ветеранов в глупости за то, что они поехали во Вьетнам. Я чувствовал себя двойным неудачником: из-за какого-то внутреннего изъяна я потерял работу пилота, а теперь мне объясняли, каким я был идиотом — отправился во Вьетнам.
Я изучал искусство, в основном, фотографию. Я пытался начать новую карьеру и вновь влиться в общество. Без кошмаров я спать не мог. Я приходил на утренние занятия, выпив не меньше двух рюмок чего покрепче. Если я пил целый день, то мог заснуть ночью. Мне было невыносимо смотреть на студенческий кампус с его молодыми, улыбающимися лицами, в то время, как ребята продолжали с криками выскакивать из вертолетов, убивая и умирая ради цели, которая не стоила их доблести. Они заслужили быть героями, но стали глупцами.
По ночам я все еще выскакивал из своей шкуры, а потому обратился за помощью в Ветеранскую Администрацию. Меня признали пятидесятипроцентным инвалидом по причине нервозности, которая сейчас называется «посттравматическое стрессовое расстройство» (DSM III, 309.81) и назначили мне транквилизаторы. Я все еще пил, но теперь еще и принимал транквилизаторы, плюс курил дурь (с ней меня познакомили студенты — во Вьетнаме я в жизни ее не видел). После девяти месяцев в университете я ушел и переехал со своей семьей в маленькую деревушку в Испании. Пока мы там были, Америка отправила первого человека на Луну. После семи месяцев такой жизни лучше мне не стало и мы вернулись в Штаты.
Я работал техником в электронной компании. К спиртному, транквилизаторам и дури я добавил еще один порок — любовницу. Когда Пэйшнс сказала, что возвращается в университет, со мной, или без меня, я тоже решил вернуться.
В ходе последних двух лет, прежде чем получить степень в изящных искусствах, мы расстались с Пэйшнс на месяц. В день я выпивал почти бутылку виски, принимал четыре-пять доз валиума, но оставался напряженным, как змея. Каждую неделю я посещал психиатров Администрации, но ночные пробуждения продолжались. Когда в декабре 1971 года я получил диплом, то попытался заняться коммерческой фотографией. Я прогорел меньше, чем за год. Я пытался работать на правительство, став диспетчером — определять, какие машины можно отправлять в полет, а какие нуждаются в обслуживании. Я хотел быть поближе к вертолетам. Мне отказали из-за моей инвалидности. Даже конгрессмен Дон Фекуа не смог мне помочь, хотя и очень старался. На конверте письма с отказом был отштампован лозунг: «Не забудь, найми ветерана».
Война все еще шла — и во Вьетнаме, и в моей голове.
Мой отец рискнул своими деньгами, чтобы основать вместе со мной компанию по импорту. Я собирался закупать перочинные ножи в Испании и продавать их по почте. В Португалии я попал в автокатастрофу, сломал бедро и дело кончилось тем, что мы продали тридцать ножей. Ничего вышел импорт.
В конце концов, проведя серию хитрых сделок на протяжении трех лет, я стал вице-президентом бруклинской компании, производившей зеркала. Так у меня появились деньги, которые мне были нужны. У меня было пятьдесят подчиненных и я покончил с алкоголем и транквилизаторами. И все же я оставался болезненно неудовлетворен. И по-прежнему просыпался по ночам.
С моего возвращения из Вьетнама прошло уже десять лет. Я не позволил себе думать о том, что моя несчастливая жизнь — реакция на то, что я там увидел. Вместо этого я пришел к выводу о какой-то собственной неполноценности, физической или умственной.
Через два с половиной года работы в зеркальной компании, я ушел в отставку. Мы вернулись во Флориду, на десять акров земли рядом с Санта-Фе-Ривер. Я построил хижину. Моя жена и друзья вдохновили меня: я решил написать о Вьетнаме.
Дела пошли плохо. Расчет с компанией дал деньги, на которые мы жили, пока я строил хижину и писал. Когда они закончились, Пэйшнс занялась доставкой газет, чтобы сводить концы с концами. Я тоже искал работу и, в конце концов, также занялся доставкой газет — чтобы иметь достаточно времени для работы над книгой.
Машина сломалась и начали копиться счета. За то время, что я занимался писательской работой, я получил четыре отказа. Что делает отчаявшийся человек? Могу сообщить вам, что в январе 1981 года я был арестован по обвинению в попытке провоза марихуаны. В августе 1981 я был признан виновным и приговорен к пяти годам лишения свободы в тюрьме минимального режима строгости. Я подал апелляцию и с февраля 1983 года свободен, ожидая решения суда.
Больше всех был потрясен я сам.
Примечания
