воздух и прохладная вода придавали бодрость душе и телу. Мы с полчаса возились там и, наконец, отправлялись обратно. Мы с Файавэй шли, порой держась за руки, с чувством необычайной доброты ко всему миру и особой благосклонности друг к другу; Кори-Кори веселил нас своими шутками. Некоторые из наших спутников, проходя мимо кокосовых пальм, останавливались, чтобы набрать плодов к завтраку. А старики, Тайнор и Мархейо, подбирали по дороге сухие палочки для разведения огня.
Для этого берется сухой, наполовину сгнивший кусок дерева около шести футов в длину и дюйма три в диаметре и затем маленький кусочек дерева не больше фута в длину и дюйма в ширину. Я наблюдал, как Кори-Кори добывал огонь. Прислонив большой сук наклонно к какому-нибудь предмету, он садился на него верхом, как мальчишка, готовый скакать на палочке, и, взяв крепко обеими руками меньший деревянный кусок, он начинал медленно водить заостренным концом вверх и вниз по большой деревяшке на протяжении нескольких дюймов. Скоро в дереве образовалась узкая ложбинка, оканчивающаяся с одной стороны небольшой ямкой, куда кучкой накоплялась древесная пыль, получающаяся при трении.
Сначала Кори-Кори работает совсем лениво, но постепенно ускоряет темп и, уже сам горячась от работы, яростно водит палочкой по дымящейся ложбинке. Приближаясь к цели, он уже дрожит и дышит прерывисто, а глаза его, кажется, готовы выскочить из орбит от напряжения. Это самый ответственный момент: все прежние усилия пропадут даром, если он не сможет поддержать скорость своих движений до тех пор, пока появится, наконец, светлая искра. Внезапно он останавливается и остается совершенно недвижим. Его руки все еще держат палочку, крепко прижатую в конце ложбинки, в мелком древесном порошке, скопившемся там. Через секунду тонкая струйка дыма спиралью взвивается в воздух, кучка древесной пыли вспыхивает, и Кори-Кори, едва дыша, слезает со своего коня.
Наш утренний завтрак приготовляется скоро. Островитяне бывают довольно умеренны при этом завтраке, приберегая свой аппетит для второй половины дня. Я тоже скромно питался пои-пои, смешанным со спелым кокосом, приготовленным специально для меня на отдельном подносе: при этом палец Кори-Кори постоянно служил мне взамен ложки. Кусочек печеного плода хлебного дерева, закуска из кокосового ореха, два или три банана, антильский абрикос, или еще какой-нибудь вкусный и питательный плод придавали разнообразие нашей ежедневной пище, которая неизменно заканчивалась питьем прозрачного сока молодых кокосовых орехов.
За этим простым завтраком обитатели дома Мархейо, подобно беспечным римлянам, возлежали группами на своих диванах из циновок, а веселый разговор способствовал хорошему пищеварению.
После завтрака зажигались трубки — и среди них моя собственная, подарок благородного Мехеви. Островитяне, которые затягиваются раза два или три и через большие промежутки времени из трубки, постоянно переходящей из рук в руки, неизменно удивлялись тому, что я выкуриваю четыре или пять полных трубок подряд.
После того как трубка обошла всех, компания постепенно начинает распадаться. Мархейо идет к маленькой хижинке, которую он строит. Тайнор осматривает свои свертки таппы или садится за плетение циновок из травы. Девушки начинают заниматься своим туалетом: они обтираются душистыми маслами, убирают волосы, или же пересматривают свои занятные драгоценности, сравнивают свои безделушки, сделанные из кабаньих клыков или китового уса. Юноши и воины вытаскивают копья, весла, дубинки и снаряженье для каноэ и занимаются тем, что вырезают на них всевозможные фигурки заостренным концом раковины или кремня и украшают их кистями из волокон коры или пучками человеческих волос. Некоторые тотчас после еды снова бросаются на циновки и продолжают занятие предыдущей ночи, засыпая так крепко, как если бы они не смыкали глаз целую неделю. Иные отправляются в рощу для сбора плодов, коры и листьев, которые постоянно требуются в доме для всевозможных нужд. Иногда некоторые девушки уходят в лес за цветами или же к потоку с полыми тыквами или кокосовой скорлупой, чтобы там отполировать их мелкими камешками в воде.
Право же, эти невинные люди никогда не страдают от недостатка занятий, и было бы нелегко перечислить все их работы, или, вернее, развлечения.
Существования жителей долины, казалось, не омрачал никакой тяжелый труд, и они заботились только лишь о своих удобствах и роскоши.
Среди всех этих занятий наиболее важным было, конечно, производство местной ткани — «таппы», так хорошо известной в различных своих видах по всему Полинезийскому архипелагу. Первоначальная работа состоит в собирании довольно большого количества молодых побегов одного дерева, повсюду растущего на этих островах. Верхняя зеленая кора с них сдирается как ненужная и остается тоненькое волокнистое вещество, плотно прилегающее к самой ветке, от которой его и нужно осторожно отделить. Когда наберется достаточное количество этих волокон, они завертываются в широкие листья, употребляемые местными жителями вместо оберточной бумаги, и для прочности обвязываются веревкой. Затем сверток кладется на дно какого-нибудь потока и сверху накрывается тяжелым камнем, чтобы его не смыло течением. Там он остается два или три дня, после чего вытаскивается и на короткое время выкладывается для просушки на воздух. Это проделывается несколько раз.
Когда вещество это начинает разлагаться, оно готово для следующей обработки. Волокна становятся вялыми, нежными и гибкими. Отдельные полоски раскладываются рядами на какой-нибудь гладкой поверхности, где их колотят, впрочем не очень сильно, небольшим деревянным молотком. Молоток делается из твердого и тяжелого дерева, похожего на эбеновое. Часто во время прогулок мое внимание привлекал шум этих молоточков, производивших при каждом ударе сухой и звонкий треск, довольно музыкальный по звуку и слышный на большом расстоянии. Когда одновременно в действии находится несколько таких молотков, звук их поистине очарователен. После битья материал смешивается в одну массу, которая снова мокнет в воде, и из нее постепенно тянут нитку любой толщины, как бы выковывая ее молотком. Из этой нитки ткется материал нужной плотности.
Когда все эти ступени работы пройдены, только что сделанную таппу расстилают на траве для просушки и беленья. Скоро она приобретает ослепительную белизну.
Иногда же еще в первых стадиях производства материал окрашивается растительными соками; обычно преобладают цвета коричневый и светло-желтый, но простой вкус племени тайпи предпочитает всему естественную окраску, то есть белую.
Утро я проводил по-разному. Иногда просто шатался из дома в дом, уверенный, что всюду, куда бы ни пришел, я найду сердечный прием; или ходил из рощи в рощу, из одного тенистого местечка в другое в сопровождении Кори-Кори, Файавэй и целой толпы молодых лентяев. Когда мне лень гулять, я принимал одно из приглашений, постоянно получаемых мною, и располагался на циновках какого-нибудь гостеприимного жилища; там я наблюдал домашнюю жизнь и работу окружавших меня и даже сам принимал в ней участие. Когда я высказывал желание заняться чем-либо, восторг островитян бывал беспределен, и всегда набиралась целая толпа претендовавших на честь обучать меня какому-нибудь делу. Я скоро набил руку в изготовлении таппы, умел делать плетеные из травы плащи, а однажды ножом вырезал ручку у дротика так замечательно, что владелец его, Крануну, вероятно, и по сей день бережет ее как лучший образец моего искусства.
С наступлением полдня все, кто разбрелся из нашего дома, начинают возвращаться, и когда солнце стоит прямо в зените, едва ли можно услышать в долине хоть единый звук — надо всем царствует глубокий сон.
Полдневный сон продолжался в общем часа полтора, а часто и дольше. Поднявшись со своих циновок, лентяи прежде всего брались за трубки, а потом уже приступали к приготовлению обеда.
Я же, как те праздные джентльмены, которые завтракают дома, а обедают в клубе, почти неизменно проводил послеполуденные часы в доме Тай, этом «клубе холостяков», где меня всегда встречали с радостью и щедро угощали всем, что хранилось в кладовых. Мехеви среди других лакомств припасал для меня печеную свинину, которая мне особенно нравилась.
Проведя значительную часть послеобеденного времени в доме Тай, к закату дня я обычно или катался по озеру на лодке, наслаждаясь вечерней прохладой, или купался в водах потока вместе с туземцами, которые к этому часу там собирались. Когда ночные тени сгущались, обитатели дома Мархейо сходились под его кров; зажигались светильники, начинались разговоры или пение.
Был один странный обычай в доме старого Мархейо, который часто возбуждал мое удивление. Каждую ночь, перед тем как лечь спать, все жители дома собирались на циновках и, усевшись на корточках, начинали тихое, жалобное и однообразное пение. Они сопровождали его игрою на инструменте, состоящем
