заметил, что там идут приготовления к какому-то празднеству, похожие на хлопотню поварят какого-нибудь большого ресторана. Люди бегали взад и вперед, занятые самыми разнообразными делами: иные тащили к потоку громадные полые бамбуки, другие гонялись по зарослям за свирепыми свиньями, стараясь поймать их, иные сидели, занятые замешиванием целой груды пои-пои, положенной в огромные деревянные миски. Я наблюдал за всей этой оживленной суетой, когда меня привлек к себе странный рев, доносившийся из соседней рощицы. Я отправился туда и увидал целую толпу дикарей, удерживавших громадную свинью, пока один из них — здоровенный парень, вооруженный дубинкой, — целился нанести ей удар по голове. Ему никак не удавалось попасть по голове вырывающейся жертвы, все же, пыхтя и задыхаясь, он продолжал свое дело. Наконец, после стольких ударов, что их хватило бы на то, чтобы размозжить головы целому стаду быков, он, сильно размахнувшись, ударил еще раз — и свинья замертво упала к его ногам.
Свинина не является главным продуктом питания у дикарей Маркизских островов, вследствие чего они мало заботятся о разведении свиней. Свиньям дозволяется бродить по рощам, где они питаются большей частью кокосовыми орехами, постоянно падающими с деревьев. Но голодному животному только с необычайным трудом удается добраться сквозь шелуху и скорлупу до мякоти. Я часто развлекался, наблюдая, как свиньи после тщетных попыток разгрызть упрямый плод зубами приходят в дикую ярость. Они начинают свирепо подкапываться под кокосовый орех, затем взмахом головы толкают его перед собой. Преследуя его, они снова принимаются дико грызть его, потом снова толкают, пока орех не закатится куда- нибудь, и тогда они останавливаются, недоумевая, куда мог он так внезапно исчезнуть.
Не давая свинье истечь кровью, островитяне тотчас же потащили тушу к огню, разведенному неподалеку, и четверо мужчин, схватив ее за ноги, стали быстро раскачивать взад и вперед над пламенем, опаляя щетину. Покончив с этим, они выпотрошили ее и, отложив в сторону внутренности, как часть отборную, они обмыли всю тушу в воде. Затем расстелили на земле большую зеленую простыню, сделанную из длинных и толстых листьев пальмы, ловко скрепленных маленькими булавочками из бамбука, и, аккуратно завернув в нее тушу, понесли к печке, специально для этого приготовленной. Там туша была положена на раскаленные камни, покрыта толстой настилкой из листьев и старательно засыпана землей.
В доме Тай и вокруг него царило оживление. В многочисленных печах готовилась свинина и пои-пои, причем печи эти, засыпанные свежей землей, были похожи на множество больших муравейников. Целые группы островитян с остервенением крутили свои каменные пестики, приготовляя пои-пои, пока остальные собирали зеленые плоды хлебного дерева и молодые кокосовые орехи в ближней роще. Но большинство, очевидно желая подбодрить товарищей в их тяжелой работе, ничего не делали и только без перерыва что- то весьма весело выкрикивали.
Такова особенность этого народа: когда они бывают заняты каким-нибудь делом, то поднимают при этом удивительный шум. Им так редко приходится чем-либо себя утруждать, что при всякой работе они словно решают, что такой достойный поступок должен быть замечен всеми. Если, например, им надо передвинуть на некоторое расстояние камень, который могли бы снести двое сильных мужчин, они собираются вокруг него целой толпой и после длиннейших переговоров подымают его. Каждый, пыхтя и задыхаясь, старается поддержать его и тащит так, как будто совершает непосильный труд. Глядя на них в таких случаях, я всегда вспоминал множество черных муравьев, несущих к себе в дыру лапку мертвой мухи.
Наглядевшись на все эти приготовления, я вошел в дом Тай, откуда Мехеви наблюдал за работами и отдавал приказания. Вождь, казалось, был в необыкновенно приподнятом настроении. Он дал мне понять, что завтра во всей Священной роще и в особенности в доме Тай будут происходить необычайные события, и внушил, что мне необходимо присутствовать. Но устраивается ли пир в память какого-нибудь события или в честь какого-нибудь лица, так и осталось мне непонятным, хотя Мехеви и старался что-то объяснить.
Когда мы выходили из дома Тай, Кори-Кори, мой неизменный спутник, видя, что мое любопытство не удовлетворено, попытался — столь же тщетно — растолковать мне значение праздника. С этим намерением он провел меня через всю рощу, показывая мне разные вещи и пытаясь объяснить их назначение. Но говорил он на таком неописуемом наречии, что мне почти физически больно было его слушать.
Меня в особенности поразила замечательная пирамида, имевшая три ярда в основании и около десяти футов в вышину, сложенная совсем недавно и на очень видном месте. Она была составлена главным образом из больших пустых тыкв и немногочисленных кокосовых скорлуп и напоминала кенотаф из черепов. Мой чичероне заметил удивление, с каким я глядел на этот памятник местного искусства, и тотчас же взял на себя тяжелую задачу моего просвещения, но все напрасно: и до сих пор памятник остается для меня полным таинственности.
На следующее утро, проснувшись довольно поздно, я увидал семейство Кори-Кори все еще занятым приготовлениями к празднеству. Мархейо укладывал двумя круглыми пучками длинные седые космы своих волос, росших на макушке обритого кругом черепа. На шее в виде главного украшения висели, связанные вместе, мои старые башмаки. Истрепанные вконец во время долгого и трудного путешествия, они были брошены мною в угол в первый же день моего прихода в этот дом. Они лежали там, долго охраняемые чувством благоговения, которое туземцы испытывали ко всем вещам, принесенным мною и Тоби, пока однажды старый воин с некоторым трепетом не попросил их у меня. Удивленный этой просьбой, я, конечно, отдал их ему и был удивлен еще больше, когда через некоторое время полубезумный старик явился похвастать мне тем украшением, которое он сделал из башмаков, нацепив их себе на грудь. И в этот торжественный день он снова извлек их для парада.
Молодежь суетилась, оканчивая свой туалет, и я долго любовался искусством, с каким Файавэй и ее подруги убирали цветами свои длинные волосы.
Надо заметить, что девушки и молодые женщины этого племени обращают чрезвычайно много внимания на уход за своей кожей, которая у многих почти так же бела, как у какой-нибудь девушки германского племени. Они достигают этого отчасти искусственным путем, отчасти просто тем, что совсем не появляются на солнце. У них в большом почете сок корня «папа», в изобилии имеющегося в долине, которым почти все женщины ежедневно натираются. Чтобы эта мазь произвела нужное действие, она должна оставаться на коже в течение нескольких часов. Мазь имеет светло-зеленый цвет, и поэтому покрытое ею тело приобретает такой же оттенок.
Окончив длительные приготовления, девушки облеклись в самые шикарные наряды; главное их украшение составляли ожерелья из прекрасных белых цветов, оторванных от стебельков и густо нанизанных на волокна таппы. Соответственные драгоценности украшали их уши и в виде гирлянд оплетали голову. Поверх коротких туник из белоснежной таппы некоторые из них накинули еще и плащи из той же материи, красиво собранные на левом плече и драпирующиеся по фигуре живописными складками.
Наконец, все обитатели нашего дома отправились в Священную рощу, и мы с Кори-Кори остались вдвоем. Моему другу не терпелось двинуться вслед за остальными, и он волновался из-за моей медлительности. Уступая его требованиям, я тронулся, наконец, в путь к дому Тай. Проходя мимо хижин, рассеянных в роще, по которой шла наша дорога, я заметил, что все они были покинуты своими обитателями.
Когда мы подходили к скале, скрывавшей от нас место празднества, до меня донеслись крики и шум голосов, свидетельствовавшие о многочисленности собрания. Кори-Кори, прежде чем подняться на возвышение, остановился на минуту, подобно щеголю перед входом в танцевальную залу, чтобы в последний раз спешно оправить свой туалет. В этот момент мне пришло в голову, что ведь и мне следовало бы принарядиться хоть немного. Но так как у меня не было праздничного платья, я затруднялся найти сразу, чем и как себя украсить. Тем не менее мне хотелось обратить на себя внимание дикарей. Зная, что больше всего я мог бы порадовать их, одевшись как они, я снял с себя длинное платье из таппы, которое обычно надевал выходя из дому, и остался только в коротенькой тунике, спускавшейся от груди до колен.
Мой сообразительный слуга вполне одобрил дань уважения, которую я таким образом платил обычаям его племени, и старательно начал оправлять складки единственной оставшейся на мне одежды. Пока он делал это, я увидал кружок девушек, сидевших неподалеку на траве, окруженных грудами цветов, из которых они плели гирлянды. Я попросил их принести мне что-нибудь из их «рукоделья», и через минуту дюжина гирлянд была предоставлена моему выбору. Одну из них я наложил себе на голову, наподобие шляпы, а несколько других обернул вокруг пояса. Покончив с этим, я взошел на скалу шагом медленным и полным достоинства, как всеми признанный красавец.
Все население долины, казалось, собралось в этой роще. Вдали виднелся длинный фасад дома Тай, на
