Стром разделил утят, и мы наблюдали, как они снова собираются в группы. Пометив краской спинки птенцов, мы повторяли эксперимент, и каждый раз стайка из шести утят собиралась вместе.
Похоже, мы наткнулись на что-то любопытное.
К сожалению, точно так же считали шесть утят с краской на спинках. Они ходили за Стромом по пятам. Когда он разделял птенцов, они вновь собирались вместе и направлялись прямо к его ногам.
— А разве они уже не привязаны друг к другу? — спросил Стром, когда утята снова сгрудились у его ног.
После того как мы переселили своих утят на озеро, у нас появилось время для повседневных обязанностей и уроков. Сто пятьдесят уток, не считая тех шести, которые жались к ногам Строма, превратили озеро в сумасшедший дом, и нам по-прежнему приходилось таскать сумки с хлебом, чтобы птицы не голодали.
Кэндис все так же везло с ее выводком утят, а наши птенцы демонстрировали реакции, которые можно было объяснить и другими формами поведения, характерными для уток.
— Похоже, на ярмарке нам докладывать будет нечего, — сказала Кванта.
— За отрицательные результаты не дают наград.
Не успели мы оглянуться, как наступил день открытия ярмарки, и мы вместе с Матушкой Рэдд и Кэндис поехали на автобусе к выставочному центру графства.
— Почему мы не взяли аэрокар? — спрашивает Меда. — А за руль нам можно?
— Нет.
До административного центра добрых сто километров, всего один прыжок на аэрокаре; на старом автобусе мы добирались туда два часа, да и тесновато было для нас троих.
Через три десятилетия после Исхода необходимость в дорогах исчезла. Население планеты уменьшилось, и фермы, жизненно необходимые для того, чтобы кормить огромные массы людей, стояли заброшенными. Мы проезжали мимо садов, где ровные ряды деревьев постепенно превращались в хаотичные заросли, а тщательно выведенные гибриды дичали. Мы тряслись по ухабам приходящей в негодность дороги.
— Трудно представить, что здесь было двадцать лет назад, — обращаемся мы к Кэндис.
— Да, — отвечает она. Взгляд у Кэндис рассеянный, и наши слова, похоже, до нее не доходят.
— Ты волнуешься? Она пожала плечами.
— Хочешь расческу? — предлагаем мы, глядя на ее растрепанные волосы.
— Я в порядке! — взвизгивает Кэндис. — Оставьте меня в покое.
— Прости.
Одна Матушка Рэдд продолжает крутить баранку, две других смотрят на нас. Мануэль пожимает плечами, чтобы выразить наше смущение чрезмерной раздражительностью Кэндис, и Матушка Рэдд снова переключает внимание на дорогу.
Бола читает программу ярмарки, а мы смотрим по сторонам.
Много. По одной на каждого ученика в графстве.
Он зачитывает вслух несколько названий.
— «Сверхэффективные водородные двигатели с платиновым катализатором».
— «Исследование вакцины против риновируса АS234».
Стром.
— «Эффект холодного сплавления в сверхпроводящих амальгамах».
С нашей стороны дороги тянется довольно длинная цепочка заброшенных зданий. Маленькие трехэтажные домики стоят почти вплотную, в нескольких метрах друг от друга.
— Посмотрите на них. Столько народу, и так мало места.
— В каждом из домов жила семья, всего четыре или пять человек, — объясняет Матушка Рэдд и, вероятно, почувствовав наше изумление, пускается в объяснения: — Трудно поверить, что всего за два года население Земли уменьшилось на три порядка. Вы появились на свет после самых ужасных катастроф в истории человечества. До Исхода кластеры и мультилюди составляли меньше одной десятой процента всего человечества. А теперь в нашем распоряжении весь мир. Это огромная ответственность.
Кванта перебирается через проход на другую сторону, чтобы взглянуть на Кольцо. При приближении Кванты Кэндис вздрагивает и сердито смотрит на нас. Купол бледно-голубого безоблачного неба прорезает Кольцо, символ Сообщества, превратившийся в безжизненное напоминание о былой славе.
— Неудачники, — произнесла Кэндис, на этот раз не интерфейс, а единственный мальчик. — Эволюционный тупик.
— И мы тоже, — не удержалась Меда. — Если придерживаться твоей теории. Мы не способны размножаться естественным путем.
— Прости, Кэндис, — говорит она. — Хочешь, поговорим… или?..
Кэндис не оборачивается; ее глаза прикованы к Кольцу.
Возразить нечего, и мы отворачиваемся, разглядывая пустынную местность за окном.
Научная ярмарка проходит в огромном здании, построенном еще в прошлом веке. Здесь многолюдно, почти как в школе — кластеры стоят плечом к плечу; мысли путаются в густом от феромонов воздухе.
Мы разыскали свой павильон, зарегистрировались и отправились бродить по ярмарке. Наш доклад только после обеда, сразу же за выступлением Кэндис.
В три часа пополудни павильон, где представляют свои доклады школьники, забит до отказа, причем не только участниками. Здесь и Матушка Рэдд, и доктор Томасин. Мы заметили несколько профессоров из Института, в том числе доктора Такери и доктора Харону.
Мы выступали в биологической секции, и поэтому нам пришлось выслушать десяток докладов о мышах в лабиринте и усовершенствовании хлорофилла, прежде чем наступила очередь Кэндис.
Она поднялась по ступенькам на трибуну — бледная, ссутулившаяся.
Кэндис вставила кубик в проектор, и на экране за ее спиной появилось название работы.
— Тише!
— Извините.
— Я… — начала Кэндис. — Я… Меня зовут Кэндис Тергуд. Затем на глазах у всех она сменила интерфейс и начала снова:
— Я Кэндис Тергуд, и мой доклад посвящен… — Она оглянулась на экран и умолкла.
Потом она еще раз сменила интерфейс, и я почувствовала витающие над залом мысли.
— Я Кэндис Тергуд. Название моего доклада. Кэндис била нервная дрожь. Лицо блестело от пота. Она прикоснулась к кубику, и на экране замелькали кадры с утятами. Наверное, видеофильм предполагал комментарии, однако Кэндис молчала. Стояла как истукан.
Прошла минута, и тут со своего места встал доктор Томасин.
Кэндис не отрывала от него взгляда, пока он поднимался по ступенькам; я чувствовала исходящие от
