преобразований «на прославление истины Господней и на возвышение возлюбленного отечества, Росс- Мосоха именуемого». Правда, за мечты о «таинственной церкви», на фундаменте которой должно базироваться государственное устройство России, Елянский был отправлен в Суздальский монастырь; но это не помешало самому Александру посетить «искупителя» перед Аустерлицем. По преданиям, разговор зашел: начинать ли войну или нет? И будто бы Селиванов не советовал начинать войны «с проклятым французом»: «Не пришла еще пора твоя, побьет тебя и твое войско, придется бежать куда ни попало». «Не даю благословения тебе, явному царю, не ходи ты на войну. Без тебя врага уйму». Во всяком случае, в Петербурге интерес к предсказателю от этого лишь усилился.
На вечерних собраниях у Ненастьевых можно было видеть немало представителей знатных петербургских фамилий. В1817 г. Селиванов переселился уже в специальный дом, выстроенный для него купцом Солодовниковым, — это был «дом Божий», «Горный Сион». Солодовников устроил все приспособления для жизни «второго Сына Божия» и для его проповеди. Сам «искупитель» восседал на троне, с которого можно было видеть танцующих и поющих во время молитвенных радений. К Селиванову ежедневно сходилось на радения от 200—300 человек: здесь бывали военные, дамы, купчихи, монахи, монахини, здесь бывали постоянно племянники петербургского генерал-губернатора Милорадовича, жена полковника Татаринова и др. «Днем, — рассказывает современник, — нередко несколько карет, заложенных по тогдашнему обыкновению четверкою и шестеркою лошадей, стояли в Баскове пер», — это все приезжали к «известному старцу», — как именовался Селиванов в полуофициальной переписке, — чтобы познакомиться, с таинственной проповедью нового христианства.
Только в 1820 г., когда проповедь Селиванова стала распространяться среди нижних чинов, проповедник вновь был отправлен в Суздальский монастырь. Отправлен был, впрочем, с почетом — в особой коляске, стоившей казне 1700 р. Каждый мистик был любезен сердцу кн. Голицына.
Конечно, проповедь Селиванова могла заинтересовать, но не увлечь. Еляиские считались единицами.
Одна из посетительниц еще ненастьевских собраний Та-таринова образовала свой кружок, получивший значительную популярность своими экзерцициями среди мистиков, не могших удовлетворить своих религиозных потребностей одними лишь немецкими умствованиями и самосозерцаниями. Татаринова представляла собой довольно заурядное явление, — это была женщина, впавшая в религиозность после семейного несчастья. Ненастьева вовремя сумела подойти и воспользоваться ее настроением, окрепшим под влиянием небезызвестного рижского теософа действ, стат. совет. Гюне и его приятеля действ, стат. совет. Багинского. И весьма скоро Татаринова всецело уже отдается мистическому трансу, сама делается пророчицей, что и влечет к ней души и сердца других ищущих. В1817 г. Татаринова образует свое собственное «Братство во Христе». К ней присоединяются многие из тех, которые бывали на радениях у Селиванова: мы видим на ее собраниях тех же гвардейских офицеров Д. и А.Г. Милорадовичей, знаменитого художника Боровиковского, Лабзина, Е.А. Головина, командира л.-гв. Терского полка, впоследствии главнокомандующего на Кавказе, министра народного просвещения кн. Голицына, тайного советника Попова, обер-гофмейстера Кошелева, вице-президента библейского общества и мн. др. Здесь и представительницы аристократической среды княгиня Енгалычева, и княжна Крапоткина, и свящ. Алексей Малов, и монах Иов. Человек пятьдесят, по словам современников, собираются на молитвенные собрания Татариновой. Скоро эти молитвенные собрания превращаются в мистические радения со всеми их атрибутами. К ним члены татариновского кружка уже привыкли у Селиванова и «тоскуют» по ним. Надо ведь особо повышенное настроение, особое возбуждение, чтобы впасть в транс, чтобы «отверзлись уста» и начать пророчествовать. Как всегда, это возбуждение вызывается искусственным путем: путем пляски, быстрого верчения и т. д.
В сущности, трудно установить, что в действительности происходило на этих радениях. О них ходило по городу много сплетен, как всегда, быть может, в значительной степени ложных. На собраниях одевали белую одежду, пели различные масонские, скопческие, хлыстовские песни, образовывали «круг» и предавались тем «телесным движениям», которые более возбуждали способность к пророчеству. Чем экзальтированнее была натура, тем большая проявлялась в ней способность к пророчеству. Первенствовала сама Татаринова. Один из участников «радений» рассказывает, как под влиянием пророческого слова Татариновой тайн. сов. Попов «начал кружиться невольным образом, сам испугавшись столь сильного над собой духовного влияния». Все это происходило, конечно, с «премудростью, всеведением и властью явно божественным». Вот эта «возможность обладать способностью говорить не по размышлению… а по вдохновению, в котором голова нисколько не участвует», и привлекала на радениях. «Подчиняясь средству под названием радения, — рассказывает Головин, — я, отлагая и попирая ногами всю мудрость людскую с ее приличиями», низлагал «гордость естественного разума». Этот род движения, по словам того же Головина, производил такую «транспирацию», какой и самые земные поклоны «не производили». И после такой «транспирации» Головин чувствовал «себя каждый раз необыкновенно легким и свежим», что, как оказывается, имело благотворное влияние на его здоровье. Головин попросту в это время страдал истерическими припадками, которые сопровождались для него «сладостным чувством внутреннего блаженства», — явление, хорошо известное в психопатии. Участниками татариновского кружка и являлись в большинстве люди, которых мистика доводила почти до болезненного состояния. Люди с расшатанными нервами, как Головин[161], экзальтированные фанатики вроде Татариновой, ищущие мистики, заблудившиеся в дебрях своих исканий, вроде Лабзина, религиозные ханжи вроде т. с. Попова, истязавшего свою дочь за то, что она чувствовала «отвращение» к обрядам татариновского кружка, — вот кто составляли центр, к которому притекало, вероятно, немало шарлатанствующей братии; к ним примыкали и другие религиозные ханжи, которых время плодило немало. Таков, например, подполковник Преображенского полка А.П. Дубовицкий, человек, одержимый меланхолией, носивший вериги в 30 фунтов, секший себя кнутами и занимавшийся у себя в деревне миссионерством. Впоследствии этот Дубовицкий — богатый помещик — устроил у себя целое общежитие в 68 человек, щедро одаряя своих последователей. И, как обнаружило следствие в 1828 г., он и чужих и своих собственных детей изнурял голодом и побоями, каждодневно наказывал розгами и плетью, у которой концы были со смоляными шишками. Также до крови сек Дубовицкий и тех своих крепостных, которые недостаточно проникались его «миссионерством»[162].
К такому религиозному изуверству, в конце концов, приводили искания высшей религиозной истины.
Конечно, все подобные крайности были только единичными фактами. Недаром лишь татариновский кружок приобрел незаурядную историческую известность. Ни в Москве, ни в провинции, в сущности, нет ничего аналогичного.
Центром мистики является Петербург, вернее, даже петербургская аристократия, близкая к придворным кругам и очень чуткая ко всякого рода переменам в высших сферах. Мистика расцветает там, где ей особенно покровительствуют, где она будет заметна и угодна. И знаменательно, что о татариновском кружке не только знают, но определенно сочувствуют, как сочувствуют до времени и модному салону, где пророчествует явившаяся в Петербург г-жа Крюденер. Татаринова имеет свидание с императрицей Елисаве-той Алексеевной, и последняя обещает ей свое покровительство. Сам император выражает ей одобрение: «Я вами очень доволен за учение ваше о Спасителе нашем». Сердце Александра пламенеет особой любовью к Спасителю, когда он читает в письмах Д.А. Кушелева о татариновском обществе. Имеется свидетельство, что Александр сам посетил татариновские радения. Характерно, что радения до 1821 г. происходят в Михайловском замке, где устроительница собраний живет, имея бесплатную квартиру. В 1821 г. Татаринову выселяют из Михайловского замка; причина та, что брат государя, Николай, просит замок под инженерное училище. Александру неловко отказать в просьбе брату, и он ассигнует по наитию «на молитве» специальные деньги (8000 р. ежегодно) Татариновой на «наем квартиры со всеми удобствами».
Чрезвычайно любопытны и сами мотивы этого покровительства, как видно из разговора Александра с Татариновой, передаваемого довольно осведомленным о делах татариновского кружка ст. сов. Ивановым. «Продолжайте, — сказал будто бы Александр Татариновой. — Ныне распространяются на Западе карбонарии и проникли уже в мою державу».
Как и ранний мистицизм александровского времени, так и мистицизм, пышно расцветший после 1812 г., в действительности не пускал глубоких корней в русском обществе. В каждом обществе мы найдем, конечно, искренних мечтателей, не удовлетворенных жизнью, стремящихся понять ее смысл и разрешать
