быть, скоро преходящее 'опьян?ніе революціей', вскружившее даже наибол?е 'трезвые умы' в сред? буржуазіи. С ним нельзя было не считаться, — оно распространилось на всю Россію: кн. Волконскій вспоминает, наприм?р, как в провинціальном Борисогл?бск? 'люди встр?чались, обнимались, поздравляли', когда в связи с отреченіем пришло сообщеніе, что 'старый порядок кончился'. В такой общественной атмосфер? монархическая традиція не могла быть 'объединяющей и собирающей силой'. В Москв? 'опьян?ніе революціей' было, пожалуй, сильн?е, ч?м в Петроград?, гд?, как рассказывал Караулов в Кисловодск? 16 марта, в 'первые дни не знали, кто возьмет верх' и 'боязнь контр-революціи у вс?х была большая'. В Москв? боязни 'контр-революціи' не было, и каким-то недоразум?ніем надо считать утвержденіе (историка или мемуариста — не знаю), что зд?сь 'еще была военная сила', на которую мог разсчитывать 'отчаянной см?лости план', предложенный Милюковым в. кн. Михаилу. 'Московскій гарнизон' еще 1 марта без всяких осложненій перешел всец?ло на сторону революціи. И сила сопротивленія возможной 'контр- революціи' в Москв? представлялась гораздо значительн?е, нежели в Петербург?. Это отчетливо видно из психологіи 'крайне л?вых', т. е. большевицких групп; лишь крайне плохой осв?домленностью даже в общественных кругах можно объяснить отм?тку Гиппіус 3-го, о Москв?, гд? 'никакого Сов?та Р. Д. не существует'.
Отд?льные факты, взятые сами по себ?, почти всегда противор?чивы и ими одними нельзя иллюстрировать положеніе. Но сопоставленіе все-таки выясняет общую конъюнктуру. Вот резолюція, принятая в первые дни революціи в Петербург? на митинг? рабочих и солдат в Самсоніевском братств? (Выборгская сторона) — она требует, чтобы Сов?т 'немедленно' устранил Временное Правительство и этим правительством объявил бы себя. Из 1000 челов?к только 3 высказались против. Совс?м другое настроеніе на завод? 'Галерный Остров'. Отношеніе к большевикам было таково, что 'даже не давали выступать', — вспоминает рабочій Наратов,— 'о передач? власти сов?там' не хот?ли... слушать'. Аналогичная картина и в революціонном гарнизон?. Опасность 'гн?ва революціоннаго народа', который может обрушиться на агитаторов из большевицкаго лагеря, была столь 'реальна', что даже представители ЦК, носившіе высокое званіе членов Исп. Комит. Сов?та Р. Д., вынуждены были, как утверждает Шляпников, — 'временно' воздержаться ходить в т? казармы, гд? господствовали 'ура-патріоты', и создавать опору путем 'индивидуальной обработки'. Шляпников вспоминает, как ему — 'большевику' в одной из зал Таврическаго дворца солдаты, распропагандированные 'оборонцами', 'не давали говорить'. Так было в отношеніи той партіи, которая — 'единственная' среди партійных организацій — принимала непосредственное участіе в боевых д?йствіях на улицах столицы! Мы говорили уже, что этот большевицкій д?ятель и историк революціи признает, что у 'Временнаго Правительства тогда оружія было куда больше, ч?м у нас', — 'соотношеніе сил не позволяло' большевикам ставить вопрос в плоскость 'борьбы с оружіем в руках'. В протокол? Исп. Ком. (9 марта) можно найти отм?тку, что в Царском Сел? 'войска стоят за конституціонную монархію'... Припомним, что в Москв? позиція 'крайних' была, пожалуй, бол?е выигрышна — они открыто пытались на первых порах требовать созданія временнаго революціоннаго правительства.
Надежды на Москву были эфемерны. Реальной опорой мог быть только фронт, плохо еще осв?домленный о происшедшем, не захваченный настроеніем уличной революціонной стихіи. Едва ли новому императору трудно было бы в петербургской обстановк? вы?хать из столицы — 'революціонныя рогатки' не так уже были непроницаемы. Всякое активное д?йствіе, естественно, несет в себ? долю риска, ибо случай играет зд?сь подчас слишком большую роль. A priori на фронт? можно было найти опору. Д?ло, конечно, не в т?х патріотических буфонадах которыя им?ли м?сто и к которым надлежит отнести и телеграмму Рузскому ген. ад. Хана-Нахичеванскаго 3 марта: 'Прошу вас не отказать повергнуть к стопам Е. В. безграничную преданность гвардейской кавалеріи и готовность умереть за своего обожаемаго монарха'. Люди в т? дни вообще им?ли склонность безотв?тственно говорить от имени масс. При 'нервном' и ''недов?рчивом' отношеніи солдат в первые дни к совершившемуся[289], поддержку на фронт? можно было найти, т?м бол?е, что Алекс?ев своим авторитетом мог бы подкр?пить петербургское начинаніе — он считал, как мы знаем, воцареніе Михаила, хотя бы временное, необходимым[290].
Рискнули ли бы главнокомандующіе на вооруженный конфликт, мы, конечно, не знаем, так как вс? их стремленія в страдные дни сводились к стремленію изб?гнуть междоусобицы, пагубной в их глазах для усп?ха войны... Но совершенно удивительно, что мысль снестись и предварительно переговорить с верховным командованіем не явилась у т?х, кто призывал Вел. Князя идти на риск. Алекс?ев тщетно пытался в теченіе всего дня найти этих политиков и добился Гучкова лишь тогда, когда вопрос был разр?шен. Всякое д?йствіе запаздывало и становилось, д?йствительно, рискованным в момент, когда на улицах столицы разв?шивали уже плакаты о двойном отреченіи или раздавались листовки 'Изв?стій', а за кулисами Исп. Ком. принимал уже постановленіе об арест? 'династіи Романовых'[291]. На квартир? кн. Путятиной Вел. Князю предлагались теоретическія выкладки, бол?е ум?стныя в воспоминаніях, как, напр., у Набокова[292], но не предлагалось никакого конкретнаго плана д?йствія. В?роятно, поэтому Мих. Ал. и проявлял признаки нетерп?нія, о чем говорит Керенскій. Для лидера прогрессивнаго блока эта словесная скор?е академическая постановка вопроса была естественна и до н?которой степени соотв?тствовала его характеру. Но Гучков? — челов?к бол?е практическаго д?ла, ч?м теоріи, челов?к, свыкшійся уже в предшествующіе м?сяцы в заговорщической атмосфер? подготовки дворцоваго переворота с мыслью о военном pronumentio и нащупывавшiй военныя части для д?йствія? Очевидно, вся общественная атмосфера не подходила для д?йственных актов против 'революціонной демократіи'. То, чего хот?л теоретически Милюков 3 марта, Гучков, как сам разсказал впосл?дствіи, пытался в других условіях и с другим персонажем безусп?шно осуществить через н?сколько м?сяцев.
4. Р?шеніе.
Через полчаса вышел Великій Князь. Он сообщил 'довольно твердо' ожидавшим, что его 'окончательный выбор склонился в сторону мн?нія, защищавшегося предс?дателем Гос. Думы'. Такова версія свид?теля-историка. Шульгин в иных тонах передает заключительную сцену. Вел. Кн. не договорил, 'потому что... заплакал...'.
Почему Мих. Ал. отказался 'принять престол'? Не ясно ли из всего сказаннаго? Среди мотивов могли быть и соображенія, передаваемый полк. Никитиным, со слов кн. Брасовой: в. кн. Мих. Ал. не считал себя в прав? взойти на престол, так как Царь не им?л права отречься за насл?дника. Именно по мн?нію Никитина, челов?ка близкаго к Мих. Ал., посл?дній был взят как бы 'мертвой хваткой' и чувствовал себя одиноким, считал, что 'правительство, против него настроенное, не даст ему возможности работать'. Вел. Кн. не мог не знать и отрицательнаго отношенія к его кандидатур? в родственной великокняжеской сред?. Все вело к одному... Керенскій 'рванулся', 'В. В.! Вы — благородный челов?к!' Он прибавил, что отнын? будет всегда заявлять это'[293].
'Пафос Керенскаго, — зам?тил историк, — плохо гармонировал с прозой принятаго р?шенія. За ним не чувствовалось любви и боли за Россію, а только страх за себя'... Почему?! 'Злостным вздором' звал Суханов эту отм?тку историка. В?роятно, в ней надо вид?ть отзвук т?х слов Керенскаго, которыя в записи Ан. Вл. гласили: 'Миша может погибнуть, с ним и
Для оформленія акта отреченія на Милліонную были вызваны юристы-государствов?ды Набоков и Нольде, а в перерыв кн. Путятина 'просила вс?х завтракать'. По свид?тельству мемуаристов не остался только Милюков, сама же Путятина перечисляет лишь четырех среди завтракавших: Львов, Набоков, Шульгин и Керенскій[294]. Завтрак прошел в спокойной обстановки. Не показывает ли это, что страх, будто бы кто-то может ежеминутно 'ворваться' не был силен? Прі?хавшіе юристы соотв?тственно перед?лали 'слабый и неудачный' черновик проекта Некрасова. Мих. Ал. со своей
