Мартовскіе дни 1917 года

судьбою были вознесены в дни революціи на командные политическіе посты — от них завис?ло в значительной степени правильное разр?шеніе вопросов, выдвигаемых жизнью. На революціонную утопію в свое время отв?тил ген. Алекс?ев — 'н?мцев не обманешь'. Гинденбург не стал бы ждать того времени, когда неспособные 'командовать' научатся военному д?лу. Отв?тил Алекс?ев и другое — ссылки на революціонныя войны XVIII стол?тія уже потому неуб?дительны, что несравнимы техническія средства и пріемы борьбы. Столь же неуб?дительны будут и эксперименты эпохи гражданской войны, от которых посп?шили отказаться творцы русскаго междоусобія, как только прочно захватали власть. Только отвлеченная мысль, витающая в области предвзятых схем, могла строить проект реорганизаціи арміи в дни міровой войны по 'рецепту эсеровской партіи'[403]. Надо сказать, что в солдатских 'мозгах', в той некультурной с?рой масс?, которая волновалась, повидимому, не возникала такая мысль. Вот бытовая сцена, зарегистрированная дневником ген. Селивачева. 15 марта в 14-м Финл. стр?лковом полку произошли волненія из-за нежеланія двух рот итти на работы. Начальник дивизіи р?шил сам переговорить с упорствующими. В дневник он записал: ...'поздоровался с ними, поздравил с принятіем присяги и... предложил разсказать мн?, как они понимают присягу. Вышел унт. оф., который весьма разумно доложил, что раньше они не знали, за что дерутся, так как дрались за н?мцев и предателей родины, теперь же им ясно, что они дерутся за счастье свободной Россіи, и что долг каждаго — добиться поб?ды. Я обратился к ротам и спросил, согласны ли они с объясненіем унт. оф., вс? отв?тили, что согласны. Тогда я сам разъяснил им, что такое долг, повел?вающій им драться при вс?х условіях, и они об?щали мн? работать безропотно. Зат?м я спросил их, слыхали ли они, что н?которые мутят слухами о выбор? себ? нач-ков. Так вот, чтобы объяснить им, в чем д?ло, я предлагаю вм?сто себя выбрать нач-ка дивизіи, на что даю им 1/4 часа. Сам отъ?хал в сторону переговорить с офицерами. Стали что-то говорить между собою. Через 15 минут, спросив, готово ли, подъ?хал к ним и спросил, кого-же они выбрали себ? нач-ком. Вс? в один голос отв?тили: 'Вас, только вас'. Я отв?тил: 'Спасибо вам, но за что же вы меня выбрали — в?дь я и ругал нер?дко кр?пко и строг был'. Тогда они отв?тили, что я всегда с ними, что они могут говорить со мной, что я все знаю, и что скажу, то так и надо д?лать, что они в?рят мн?. Тогда я разобрал им по очереди вс? эти свои достоинства и доказал, что для этого надо учиться, много работать и жить с ними, а посему им и трудно будет выбрать себ? нач-ка... Люди успокоились, я поблагодарил за работу и любовь ко мн? и у?хал'... Единственный прим?р, как ни характерен и ни красочен он был для революціонной обстановки по своей наивной простот?, ничего не говорит, но всетаки он пріоткрывает краешек занав?си, отд?ляющей изсл?дователя от быта и психологіи современников. Впрочем, не трудно было бы привести и другія аналогичныя иллюстраціи, почерпнутая нз мемуарной литературы.

В условіях времени не риторическое tertium non datur, а 'компромисс' был единственным путем разр?шенія бол?зненных вопросов, связанных с реорганизаціей арміи. Но компромисс, договоренный с высшим командованіем, компромисс планом?рный, а не в вид? какой то вн?шней уступки бунтующей стихіи. Отсутствіе договоренности и продуманности, как всегда, было величайшим злом. Первый военный министр революціоннаго правительства сознавал необходимость произвести изв?стныя перем?ны в высшем командованіи — не в том катастрофическом масштаб? и не по тому, конечно, идеологическому рецепту, о которых говорили соціалистическіе экспериментаторы. Неоперившійся еще Гучков пытается уб?дить уже 6- III Алекс?ева в необходимости такого м?ропріятія. Указав Алекc?еву, что он единственный кандидат на пост верховнаго главнокомандующаго, Гучков продолжал по юзу: 'Вы пользуетесь дов?ріем Правительства и популярностью в арміи и народ?. И то и другое вы можете в один миг удесятерить, приняв ряд р?шеній. которыя будут встр?чены с полным одобреніем и горячим сочувствіем страны и арміи... Но эти р?шенія должны быть приняты безотлагательно '. К таким р?шеніям и относилась 'м?ра устраненія зав?домо неспособных генералов'. Лучше сд?лать это 'добровольно, ч?м под принужденіем'. На возраженіе Алекс?ева, что он, как нач. Штаба, таких м?р принимать не может, ибо ему этого не предоставлено по закону, и что подобныя м?ры встр?тятся с недостатком подходящих людей, а 'зам?нить одного слабаго таким же слабым — пользы мало'. Гучков пояснил, что Правительству надо только знать 'внутреннее р?шеніе' генерала, и что он, Гучков, не согласен относительно 'затруднительности найти даровитых генералов для зам?ны ряда бездарностей'. 'Такія новыя назначенія, — повторял министр, — произведенныя с одною маха , вызовут величайшій энтузіазм, как в арміи, так и в стран?, и завоюют вам и новому правительству громадное дов?ріе'. Несочувствіе Алекс?ева массовой генеральной чистк? командованія 'с одного маха' и служило, очевидно, одной из причин колебаній, которыя были у Правительства при назначеніи его верховным главнокомандующим [404]. Алекс?ев был назначен только 2 апр?ля.

Военный министр начал чистку за свой страх и риск. Вопрос этот сразу возник на первом зас?даніи Особой Комиссіи под предс?дательством ген. Поливанова, созданной военным министром для преобразованія армейскаго и флотскаго быта. И поднят он был, по словам Половцова, Энгедьгардтом, заявившим, что 'никакая реформа невозможна, пока не будут см?нены н?которые начальники'. Очевидно, под вліяніем этих р?чей, Гучков и посп?шил поставить перед Алекс?евым дилемму о массовом увольненіи генералов. Быть может, и р?чи были инспирированы самим военным министром, ибо презумпція этой операціи, получившей в военной сред? траги-шутливое наименованіе 'избіеніе младенцев', установлена была в общественной думской сред? еще до революціи — в дни военных неудач в начал? войны. В р?чи на съ?зд? делегатов фронта, наканун? своего ухода из Правительства, Гучков вспоминал, что он 'еще задолго до войны' указывал на неизб?жную неудачу, если не будет изм?нен командный состав, подобранный по принципу 'протекціонизма и угодничества'. 'Когда произошла катастрофа на Карпатах, я снова сд?лал попытку уб?дить власть... но вм?сто этого меня взяли под подозр?ніе'. На августовском сов?щаніи (15 г.) прогрессивнаго блока, гд? изыскивались 'способы поб?ды', представитель правой части блока член Гос. Сов. Гурко говорил о необходимости 'колоссальной перетряски' в командном состав? — 'нужно влить новые принципы' (запись Милюкова). О чистк? офицерскаго состава говорил и Шингарев в Гос. Дум? —надо дать 'и лучших учителей, и лучших командиров, и лучших вождей'. Наконец, записка предс?дателя Гос. Думы 16 г. представляла собой сплошное обвиненіе высшаго командованія... Таким образом 'революціонная' чистка им?ла свои далекіе корни — революціонные круги, даже в крайнем теченіи, ограничивали тогда свои требованія устраненіем 'безнадежно неисправимых' и 'злостных реакціонеров' ('Правда').

Гучков пошел по проторенному пути 1905 г. Как утверждает Деникин, дежурному генералу при Ставк? Кондзеровскому военным министром поручено было составить список старших начальников с краткой аттестаціонной отм?ткой по им?вшимся матеріалам. Так создался тот проскрипціонный список, который в Петербург? среди военных получил хлесткое названіе — 'мерзавки'. Половцов, принадлежавшій к числу 'младотурок'[405], близко стоявших к военному министру, описал 'систему мерзавки': выписаны были фамиліи корпусных командиров и начальников дивизій с шестью графами; первыя пять заполнялись оц?нками, которыя давались различными гучковскими собес?дниками, пользовавшимися дов?ріем, а в посл?дней граф? д?лался общій вывод по большинству голосов: 'достоен выдвиженія', 'может остаться', 'подлежит изгнанію'. Деникин разсказывает, что, когда он пос?тил военнаго министра 23 марта, тот предложил сд?лать соотв?тствующія отм?тки против фамилій изв?стных ему генералов. 'А поздн?е — добавляет мемуарист — посл? объ?зда Гучковым фронта, я вид?л эти списки, превратившимися в широкія простыни с 10-12 графами'. При такой систем? оц?нки генеральской благонадежности — и политической и военной, терялся, конечно, какой-либо объективный критерій. Хорошо, когда 'политическія обвиненія' совпадали с отрицательными 'боевыми качествами'. Но могло быть и другое.

Совершенно очевидно, что Алекс?ев никакого активнаго участія в этой чистк? не принимал, хотя офиціальное Телегр. Аг. сообщало 21 марта, что вр. исп. долж. верх. главнок. даны широкія полномочія 'для омоложенія и осв?женія высшаго командованія в арміи'. Поздн?е в іюн? в письм? к ген. Скугаревскому сам Алекс?ев так оц?нивал пресловутую 'мерзавку': 'рука великаго 'реформатора' арміи Гучкова вымела из наших рядов в наибол?е острую и критическую минуту около 120 генералов (Деникин и Врангель эту цифру доводят до 150) на основаніи бол?е, ч?м сомнительных, аттестацій анонимных 'талантливых полковников и подполковников'. 'Реформатор' мечтал осв?жить командный состав и вызвать 'небывалый подъем духа в арміи'. Посл?дняго не случилось, к несчастью, а вреда сд?лано не мало'. В изв?стном письм? к Родзянко 25 іюля, перечисляя необходимый м?ры для возстановленія дисциплины. Алекс?ев добавлял: 'не м?нять, как капризная и богатая женщина бросает перчатки, начальников, гоните слабых, не оказавшихся на высот? своего назначенія в бою, но не гоните по тайным, мутным аттестаціям, как сд?лал это Гучков. Он подломил