солдат царила паника: большинство из них хотело остаться в Симферополе и сдаться в плен Красной Армии, но за ними следили румынские и немецкие жандармы. Некоторые проектировали перестрелять по дороге на Севастополь свое начальство, разделаться с жандармерией и вернуться обратно.
С утра следующего дня я пошла смотреть, что делается в городе: кое-где громили склады, люди тащили продовольствие. Гитлеровцев встречалось мало — одни лишь специальные отряды, которые носились на машинах по улицам, минируя город. Занятые своим черным делом, они ни на что не обращали внимания.
Не скрою, и у меня появилась мыслишка: не пополнить ли скудные запасы продовольствия? Но тут же я посмотрела на себя со стороны: подпольщица в роли грабительницы! Нет, мы должны показывать пример во всем.
Домой я пришла около двух часов дня. В три часа в городе начались первые взрывы. Что же нам делать? Может быть, попытаться разминировать здания? Но как это делается? Я ведь не имела никакого представления о минах, о том, где их искать, как обезвреживать…
Ходила из угла в угол по комнате, с тревогой прислушиваясь к взрывам, которые все учащались. Вышла на крыльцо. Везде горит, небо заволокло дымом, впечатление такое, словно весь город объят пламенем.
Наступила ночь. Никто не ложился спать. К звукам взрывов присоединились звуки орудийной стрельбы. Снаряды с шипением проносились по небу и взрывались где-то в стороне Бахчисарая, догоняя отступающих гитлеровцев. Около двух часов ночи к нам в дверь постучала соседка.
— Кажется, скоро и до нас дойдет очередь, — сказала она испуганно.
Действительно, взрывы уже раздавались на нашей улице, пришлось открыть окна, так как стекла звенели и казалось, вот-вот вылетят. Но в три часа ночи внезапно все затихло.
Когда наступило утро, я снова пошла посмотреть, что делается в городе. Улицы опустели, нигде ни души, горят многие дома, клубится черный дым. Зашла к Нате. Перед ее окнами полыхал бывший студенческий городок и теперь уже бывшее гестапо. Гитлеровцы решили уничтожить следы своих страшных преступлений. Языки огня, тучи дыма возносились к небу, сжигая камеры пыток и смерти.
— Как хорошо, что ты пришла, — встретила меня Ната, — мне необходимо тебя видеть. Перед своим уходом на Севастополь Густав забежал ко мне и сказал: «Передай русским: немцы зарыли что-то на площади, где стояли наши автомашины, кажется, мины. Скажи русским, чтобы они не наехали на это место. Ближайшие дома мы разминировали. Был целый скандал: приехали немецкие каратели, надавали нам по морде и снова заминировали, но, когда они уехали, мы все же успели разминировать дома. А площадь не успели, уходим».
— Хорошо, Ната. Спасибо тебе и Густаву. Как только в городе появится власть, я пойду и расскажу.
Затем я спустилась с горы к центру города. Почти весь базар в пламени. За базаром горят склады. Вдруг я увидела людей — они тащили мешки с пшеном из уцелевшего склада. На мостовой, как песок, рассыпано пшено. Я прошла дальше по улице Гоголя и вышла на Пушкинскую. Внезапно из-за угла со стороны вокзала выехало человек пятьдесят немцев на велосипедах. Они в нерешительности остановились, затем один из них подъехал к складу и спросил:
— Немцы есть в городе или нет?
Но испуганные люди стали разбегаться. Я тоже решила скрыться от этих последних вооруженных гитлеровцев, которых мне, наверное, больше никогда не придется видеть. Свернув в боковую улицу, пошла быстрее и вдруг увидела первого партизана: молодого парня с красной ленточкой на шапке. Я бросилась в ту сторону, откуда он шел, и, увидев еще несколько партизан, спросила:
— Где партизанский штаб?
— На Кантарной! — на ходу крикнул один из них.
Я помчалась на Кантарную улицу и вскоре увидела: возле ворот одного дома шумела толпа партизан — в разномастной одежде и головных уборах с прикрепленными к ним кусочками красной материи. У ворот стоял часовой, который хотел меня остановить, но, услышав, что я подпольщица и желаю предоставить себя в распоряжение штаба, беспрепятственно пропустил.
Худой, бледный мужчина распоряжался во дворе, он был, очевидно, главным начальником.
Я подошла к нему и передала все, о чем рассказала Ната.
— Надо там поставить пост до прихода частей Красной Армии, — сказал он. — Я вам дам одного партизана, станьте на пост и ни в коем случае не оставляйте его!
Он подозвал крепкого светловолосого парня лет двадцати пяти, объяснил ему задачу.
Не успели мы выйти на улицу, как раздались звуки перестрелки: партизаны обезвреживали гитлеровцев, засевших в одном из домов.
Мы заняли свой пост у Наты на крыльце. Через несколько часов нам захотелось есть, но у Наты, кроме хлеба, ничего не было.
— Я пойду домой и принесу немного крупы, Ната сварит кашу, — предложила я, — а вы, Сережа, пока постойте.
Сережа очень проголодался, но его почему-то встревожило мое предложение, и он не хотел меня отпускать.
— Зачем такое недоверие, Сережа, — сказала я, — все еще опасаетесь провокаторов? Им уже не до нас, они сейчас заняты маскировкой под красных и дрожат за свои «драгоценные» шкуры.
Я ушла и, как нарочно, тут же получила наглядное подтверждение своих слов.
На Нижне-Госпитальной улице мне повстречался господин Нагорный: он мчался куда-то с винтовкой наперевес, на фуражке его красовалась партизанская эмблема — кусочек красной материи. В стремительном беге ноги его не поспевали за туловищем. Очевидно, так мчатся в атаку на врага, но где же враг?
Я остановилась и глянула в ту сторону, куда неслось живое олицетворение возмездия. Нигде никого, улица просматривалась далеко и была абсолютно пустынна. Тогда я решила: это «партизан» Нагорный преследует своего двойника — гитлеровского приспешника Нагорного. «Тьфу, сатана, чтоб ты провалился. Ну и ну!» — сказала я и пошла своей дорогой.
Мы пообедали на крыльце, Ната угостила нас сухим вином, которое раздобыла в немецком складе. Я пила его с хлебом. Хоть на посту пить не полагалось, но мы выпили — за освобождение Крыма..
Освобождение!
К вечеру послышался скрежет танковых гусениц и гудение моторов. От прохожих узнали, что в город входят части Красной Армии. Мы прыгали на месте, будто стояли босиком на раскаленных плитах тротуара. Где вы, мечты! В город входит Красная Армия, а мы не можем броситься навстречу! Мы на горе, в стороне от центра, а там по улицам идут, идут наши герои-освободители! Они идут, идут, гремят мостовые. Хоть бы кто-нибудь зашел сюда, но нет, не сворачивают в нашу сторону. Возле нас полыхает в ночном небе оранжевое пламя, не утихая, пылает гестапо! А мы стоим, словно пригвожденные к посту. Надо охранять площадь, которая так хороша для стоянки автомашин. Ведь не дай бог, если заедет и взорвется наша машина, здесь, на коварно закопанных минах. Мы не смеем уйти.
Так простояли, вернее пропрыгали вокруг площади, до утра. Но что же делать дальше? Я оставила Сергея на посту и пошла в партизанский штаб на Кантарную.
Тот же начальник сказал:
— Идите на Пушкинскую улицу. Найдите штаб войск или комендатуру и скажите, пусть пришлют минеров.
На Пушкинской, в доме № 3, я нашла минеров. Обратилась к лейтенанту и рассказала, в чем дело. Лейтенант был очень серьезен и, видимо, утомлен. Он дал мне двух минеров со щупами, которых я повела к нашей площади. Весь город был наводнен минерами, проверявшими каждый дом. Много у них работы!
Когда пришли на площадь, я отпустила Сергея в партизанский штаб, а сама вернулась к минерам и стала с интересом наблюдать за тем, как они осторожно разгребают землю. «Вдруг нечаянно зацепят за
