В те неумолимо истекавшие для русских последние минуты надежды, когда японцы начали свой поворот, а русский командующий, подставив под расстрел 'Ослябю' и следовавшие за ним корабли, занимался лишь выравниванием строя, В. И. Бэр мог бы спасти положение. Словно самой судьбой уже выдвинутый в направлении к японской эскадре, обладая по праву адмиральского флага властью командовать своим отрядом, 'Ослябя' во главе своих кораблей был вполне в состоянии сделать то, на что оказался неспособен З. П. Рожественский. В этом бою, в котором отличная выучка комендоров 'Осляби' и повышенное бризантноё действие 254-мм снарядов могли бы нанести японцам ощутимые повреждения, были все шансы общими силами 2-го броненосного отряда подбить один из японских кораблей, и тогда делалась реальной возможность подхода и кораблей 3-го броненосного отряда контр-адмирала Н. И. Небогатова. В этих условиях подоспевшим кораблям 1-го броненосного отряда оставалось бы довершить разгром японцев. Во всяком случае в условиях боя кораблей один на один японская эскадра могла бы быть, безусловно, рассеяна и не смогла бы добиться той победы, которой в конце концов завершился Цусимский бой. Не было бы и того постыдного по своей беззащитности расстрела 'Осляби' всей японской эскадрой, не было бы и его столь быстро последовавшей бессмысленной гибели.
Увы, изучением великих сражений прошлого, освоением уроков активной тактики и всего блистательного опыта Суворова, Нельсона, Ушакова, Сенявина, Нахимова, видимо, не утруждали себя ни З. П. Рожественский, ни В. И. Бэр, ни большинство тогдашнего флотского офицерства. Все военачальники той поры, как горько заметил один из воевавших в Маньчжурии полковых командиров, проявили лишь одну несомненную способность – 'водить порученные им войска на убой'. Не вспомнили на 'Ослябе', уже загоревшемся от первой серии сыпавшихся на него японских снарядов, и о подвиге командира броненосца' Ретвизан' Э. Н. Щенсновича, который в опасной ситуации, грозившей в бою 28 июля 1904 г. русской порт- артурской эскадре потерей ее управления (из-за выхода из строя флагманского броненосца 'Цесаревич' и растерянности второго флагмана), нашел в себе решимость вырваться из кучи сбившихся кораблей и в одиночку, принимая весь огонь на себя, броситься в таранную атаку на флагманский броненосец 'Микаса'. Не решившись использовать предоставившийся ему шанс, В. И. Бэр остался в общем строю и обрек на неминуемую гибель и себя, и свой корабль, и эскадру.
Не проявив ни способностей флотоводца, ни личной отваги, З. П. Рожественский и в последующие 5 часов боя, находясь па 'Суворове', оставался столь же непостижимо равнодушен к происходящему и судьбе приведенной им на убой эскадры. О предельном маразме, в котором он пребывал все это время, и унтерском уровне мышления, свидетельствует эпизод с появлением раненого адмирала в башне 152-мм орудий. Не считаясь с тем, что башня повреждена и поворачиваться не может, что подача испорчена и кораблей противника в углах обстрела ее орудий не видно, адмирал приказал вызвать прислугу и начать стрелять!
Уже в первые полчаса боя, когда жестоко избитый 'Ослябя' едва держался в строю, а 'Суворов' оказался под неслыханно метким, частым и плотным огнем, командующий должен был решиться на какое-то кардинальное решение. Нельзя было столь бездарно играть в поддавки, позволяя японцам, которые пользовались почти двойным превосходством в скорости, с легкостью охватывать голову русской колонны и сосредоточенно расстреливать всем флотом ведущий ее корабль, одновременно прикрываясь от огня концевых кораблей за дугой изгибавшегося строя. Ведь можно было, рискуя даже потерей действительно тихоходных кораблей, увеличить скорость и не позволить японцам столь безнаказанно концентрировать огонь на головном корабле. Можно было в момент, когда японцы сближались, броситься на них строем фронта уцелевших броненосцев. Таран, мины из носовых аппаратов и кинжальный огонь могли бы смешать строй японской эскадры и заставить их отойти, дав русским кораблям передышку, хотя бы на ночь. Но адмирал оставался безучастен, сидя под прорезью рубки.
Приведя эскадру, словно по сговору с японцами, в самый центр их сосредоточившихся сил, связав корабли гибельным приказом тянуться один за другим и превратив флот в караван смерти, выключив из действия всех своих флагманов и фактически полностью устранившись от руководства боем, З. П. Рожественский, по существу, самым подлейшим образом предал своих матросов и офицеров, предал последние надежды маньчжурской армии, предал вековые традиции флота и его славную историю.
Но корабли, поставленные своим командующим в условия гарантированного истребления, вступили в бой и вели его с редким, превзошедшим все прошлые сражения мужеством. И первыми были броненосцы типа 'Бородино'.
Их предали
14 мая 1905 г. в Цусимском бою броненосцы типа 'Бородино' подверглись самому жестокому из возможных в то время испытаний – на полное уничтожение всей мощью сосредоточенного артиллерийского огня, какой располагал японский флот, в условиях, лишавших корабли возможности активно противодействовать этому уничтожению.
Условия для такого уничтожения предоставил японцам сам командующий русской эскадрой генерал- адъютант Зиновий Петрович Рожественский, и будет его имя проклято наравне со всеми самыми страшными злодеями русской земли. Он не только не обучил свои корабли искусству массирования огня, о котором, по своему бескрайнему невежеству, по-видимому, не имел даже представления, но отнял у них и скорость, и возможность маневра, и право на инициативу. Единственное, что он был пе в силах отнять у преданных им экипажей кораблей – быть и умирать героями. В этих особых, едва ли повторявшихся когда-либо в мире условиях ярко проявились мужество и стойкость, истинное величие души и верность долгу, самоотверженность и святое чувство воинского братства – все те качества, которые из века в век отличали русского воина.
Непопулярна была та война на далекой и даже не принадлежащей России окраине, отсталой оказалась тактика, и не лучших образцов было, оружие. Великую, подчас фантастическую бездарность проявлял генералитет, но рядовые и офицеры всех родов войск в массе своей сохранили достоинства, благодаря которым побеждали на Куликовом поле и под Бородиным, в альпийских и кавказских ущельях, на Балканах и в Средней Азии.
Об этом бесценном феномене национального характера, проявившемся и во время русско-японской войны, писал прошедший ее в Маньчжурии генерал-майор Е. И. Мартынов: 'Посреди развалин нашей старой военной системы, при падении несокрушимых до тех пор авторитетов, при полном банкротстве идей, еще недавно бесспорных, одно лишь стоит непоколебимо – это мужество русского солдата. Армия, которая неизменно каждый день, в самый разгар ожесточенного (для многих частей удачного) боя, получала приказание отступать, которой в течение полутора лет прививали сознание бессилия перед врагом, которая по большей части давно потеряла всякую веру в своих начальников и которая тем не менее, при всех неблагоприятных условиях, до самого конца войны сохраняла полную боевую готовность – такая армия, несомненно, должна отличаться исключительной нравственной упругостью'.
В этой 'нравственной упругости' и состоял секрет стойкости русских моряков при Цусиме, где их не устрашили ни японское оружие, ни леденящие душу картины гибели кораблей с сотнями человек на борту. На всех кораблях до последнего момента их существования люди оставались на своих боевых постах, поддерживая безостановочное действие всех механизмов и систем, не прекращали подачу боеприпасов, стрельбу из орудий, управление кораблем и подачу электроэнергии, спасение раненых и борьбу за живучесть. Офицеры во всем подавали пример, и корабли, даже ложась на борт в безвозвратном, гибельном крене, успевали сделать последний залп из последней, еще действовавшей башни. И не вина экипажей в том, что во множестве совершавшиеся в бою подвиги героизма и самоотверженности не принесли победы.
