Но любители комфорта не верили в опасность пожаров. Такого же мнения придерживался, видимо, и адмирал, который не поддерживал инициативу флагманского корабельного инженера Е. С. Политовского о решительном освобождении кораблей от дерева и кардинальной их разгрузке. Скептически отнеслись к таким предложениям инженеров 'Орла' и 'Бородино' также и на гвардейском 'Императоре Александре III', где В. П. Костенке пришлось, как он писал позднее, выслушать целую отповедь о 'мичманском' направлении мыслей кают-компании 'Орла', где слишком уж любят 'играть в войну', что при сильных противопожарных средствах нечего бояться огня и что легко разорить каюты, но неудобно будет в них жить и дорого восстанавливать их отделку, если во Владивосток удастся прийти с небольшими повреждениями.
В результате насущно необходимые меры, которые могли спасти корабли, взяли на себя смелость (уговорив командира) осуществлять в полной мере только на 'Орле' и отчасти на старых, особенно переполненных деревом броненосце 'Наварин' и крейсерах 'Адмирал Нахимов' и 'Дмитрий Донской'. Не было забыто на 'Орле' и такое средство, как покрытие перед боем деревянного настила палубы негорючим, предусмотрительно заготовленным перед уходом из Кронштадта составом. Утилизации подвергли даже мешки с углем, остававшиеся в батарее 75-мм орудий, – из них устроили защитные брустверы.
Все эти меры и тренировки личного состава по борьбе за живучесть позволили 'Орлу' вступить в бой в полной уверенности в надежности своей техники и всего корабля. Более чем существенно и то обстоятельство, что машины корабля, благодаря исключительно заботливому уходу и надзору, находились в лучшем состоянии, чем при выходе из Кронштадта и даже в ночном переходе после боя 14 мая действовали вполне исправно и легко могли обеспечить 16 уз, а если надо, то и близкую к приемной 18-уз скорость. Будь на других кораблях проведена столь же настойчивая и кропотливая подготовка, как на 'Орле', прояви адмирал действительную, а не показную заботу о боевой подготовке кораблей, их гибель, безусловно, не была бы столь быстрой и, возможно, могла быть предотвращена.
В бою обстоятельства сложились так, что, будучи четвертым в строю, 'Орел' лишь к концу дня стал объектом уничтожения. Следуя в кильватер за 'Бородино', он не мог помочь оказавшемуся от него вблизи слева 'Ослябе'. 'Второму отряду вступить в кильватер первому', – требовал сигнал адмирала, все еще продолжавшего за секунды до открытия огня 'дрессировать' своих командиров. И 'Ослябе' ничего не оставалось, как уменьшить скорость, а затем и вовсе остановиться, чтобы дождаться, когда 'Орел', идя с 9- уз скоростью, настолько продвинется вперед чтобы можно было лечь ему в кильватер, предварительно довернув вправо. Так адмирал, бездарно просчитавшись в своем 'генерал-адъютантском' глазомере, выстроил свой отряд, не дойдя до створа линии, которой до начала 'маневра' шли 'Ослябя' и остальные, ведомые им броненосцы. Он предпочел, чтобы из созданной им глупости эти корабли выпутывались сами.
В результате японцы беспрепятственно открыли бешеный огонь по выделявшемуся своей высокобортностью, более других выдвинутому к ним и несшему контр-адмиральский флаг 'Ослябе' и получили возможность с предельной эффективностью продемонстрировать русским устрашающее действие нового метода стрельбы: эллипс огня накрывал не только 'Ослябю'.
Из кормовой 305-мм башни 'Орла', оказавшейся под градом снарядов, было видно, как с первых японских залпов левый борт поворачивавшегося в кильватер 'Орлу' 'Осляби' вспыхнул разрывами попавших в него снарядов, и уже через 10 минут непрерывного огня этот броненосец-крейсер получил тяжелые повреждения. Но и в этот период боя 'Орел' ничем не мог помочь своему кормовому мателоту. Его огонь по поднятому с началом боя на 'Суворове' сигналу '1' (то есть бить по головному противника) был сосредоточен по флагманскому кораблю японской эскадры 'Микаса'.
Прошло несколько минут этой отчаянной, но бесполезной стрельбы со всей эскадры, прежде чем на 'Орле' первыми решились нарушить приказ генерал-адъютанта. Оказалось, что во множестве падений снарядов, окруживших со всех сторон 'Микасу', корректировка стрельбы нашими кораблями была совершенно невозможна: никто не мог отличить падения своих снарядов. Это была страшная катастрофа: то, что годилось для стрельбы одиночного корабля, было неприемлемо в условиях эскадренного боя. Этого плац-парадный 'генерал-адъютант', показной стрельбой вызвавший когда-то восторг хитрого императора Вильгельма II и недалекого Николая II, предвидеть не мог.
Уже с третьего выстрела из своей, считавшейся пристрелочной, левой носовой башни ее командир лейтенант К. П. Славинский вынужден был отказаться от попыток провести пристрелку и начал стрелять по показаниям дальномеров. Но вскоре ушедший вперед 'Микаса' оказался вне углов обстрела большинства орудий, и из боевой рубки приказали вести самостоятельный огонь по целям, доступным для орудий. Такой целью был избран броненосный крейсер 'Ивате', который из-за продолжавшегося обхода японцами русской колонны оказался уже на траверзе 'Орла'.
Участвуя в расстреле 'Осляби', он с самого начала боя не подвергался обстрелу, и державший на нем флаг контр-адмирал Симамура не мог, наверное, не нарадоваться дисциплине на русской эскадре, корабли которой даже из-за спины 'Орла' старательно, но безуспешно вели огонь по далеко ушедшему вперед 'Микасе'. 'Орел' нарушил эту идиллию, подтвердив еще раз, что в одиночном бою наши корабли вполне отвечали всем правилам артиллерийского искусства.
Третьим пристрелочным выстрелом (падения снарядов около шедшего на 'тихой воде' 'Ивате' были хорошо видны) противник был накрыт с расстояния 32 каб. Данные о прицеле и поправке целика немедленно передали по еще действовавшей системе ПУАО в плутонги групп левого борта. Эффект был поразительный. Несмотря на считавшееся по тогдашним понятиям большое расстояние, 'Ивате', увлеченный безнаказанным расстрелом уже сильно подбитого 'Осляби', был накрыт сразу несколькими снарядами с 'Орла'. На корабле, как стало потом известно, были подбиты боевая рубка, носовая башня, сильно разрушен ряд надстроек. Спасаясь (удачно попавший 305-мм бронебойный снаряд мог бы решить участь крейсера), 'Ивате' круто ушел влево, увеличив расстояние до 70 каб. Это было около 14 час. 30 мин.
Выход в 14 час. 20 мин. из строя 'Осляби' и одновременно с ним 'Бородино' привел их относительно японцев почти в створ с 'Орлом', и те не замедлили реализовать эту благоприятную для них ситуацию. В этот период боя, несмотря на поддержку 'Бородино' (его кормовая 305-мм башня безостановочно посылала свои снаряды над ютом 'Орла'), корабль понес значительные потери и получил ощутимые повреждения. И хотя броня нигде не была пробита, все же исключительная интенсивность обрушившегося на корабль града снарядов приводила к неуклонно множившимся разрушениям небронированных участков борта, палуб и надстроек.
Так нелепо (уже во второй половине боя) погиб пользовавшийся особенным уважением команды и офицеров лейтенант А. В. Гире. Он командовал правой группой артиллерии, управляя огнем правой носовой 152-мм башни. Счастливо избежав гибели от пожара и взрыва патронов своей башни (раскаленный осколок снаряда, влетев в открытую горловину в крыше для выбрасывания гильз, воспламенил кранцы), он отправил на перевязку уцелевших из прислуги и сам сделал оба выстрела из заряженных перед этим орудий. По вызову управлявшего кораблем старшего офицера Гире отправился в боевую рубку для замены раненого старшего артиллерийского офицера лейтенанта Ф. П. Шамшева. И в момент, когда он поднимался по шторм-трапу на мостик, под ним от разорвавшегося снаряда вспыхнул хранившийся поблизости пластырь. Сигнальщики подхватили лейтенанта, руками сбили пламя, но полученные ожоги не оставляли надежды выжить.
С пожарами, благодаря заранее принятым мерам, удавалось справляться, хотя и на 'Орле' горевшие обломки иногда попадали даже в шахты элеваторов, а вода через разбитые люки и комингсы проникала в погреба боеприпасов. Башенные установки (особенно 305-мм орудий) проявили высокую живучесть, выдерживая по несколько прямых попаданий 305-мм снарядов, но явная затесненность 152-мм башен среди корпусных конструкций и обращавшееся в ловушку при близком взрыве хитроумное устройство мамеринцев (их кольцевые швеллеры сминались, зажимая один другого) приводили к заклиниванию, с которым справиться не удавалось. Так к концу боя полностью или частично (с большим ограничением угла поворота) оказались заклиненными две правых и одна левая башня. Много бед принесли широкие амбразуры башен. К концу боя могла стрелять только правая носовая, но и она из-за безнадежно выгоревшей при пожаре
