крыши.
— Чего ищут-то? — спросил Борис у Уха.
— Как обычно, — пожал плечами сержант. — Наркоту. Ее частенько в хуторах выращивают без лицензии, а потом толкают по дешевке торговцам и охотникам. Те — провозят в город. Налогов, разумеется, никто не платит.
Борис понимающе кивнул. Лицензия на производство наркотических веществ — дорогое удовольствие. Нищим приграничным хуторам о ней лучше не мечтать. Да и налоги за легальный наркотрафик нынче такие, что никакой дури не захочется.
— Еще оружие ищут, — продолжал просвещать Ухо. — Ну, сверх того, что положено хэдам. А то ведь охотники с большими пушками после удачного рейда могут на радостях та-а-аких делов в городе понаделать! Да и после неудачного тоже. Сбежавших тресов, опять-таки, отлавливают. Преступников, которые в розыске… Ну и проверяют заодно, не балуемся ли мы торговлей контрабандой.
— То есть? — удивился Борис.
— У нас лицензия только на отлов тресов, — терпеливо объяснял сержант. — Других мы не оплачивали. Значит, кроме как тресами, ничем торговать не имеем права. Иначе — незаконное предпринимательство, сокрытие доходов, неуплата налогов. Короче, шприц-ампулу в лоб, а самого — в твою же тресовозку. С экономическими преступлениями сейчас строго. Но ты не заморачивайся. Это все проблемы Стольника.
— Ага, — пробормотал Борис, — а шприц-ампулу в лоб только Стольнику или всем подряд?
— Если че найдут — то всем, конечно, хана, — хмыкнул Ухо. — А начнем сопротивляться или дернемся бежать, расстреляют из пулеметов. Видишь, какие рыльца торчат?
Ухо кивнул на крупнокалиберные стволы. Их колонну держали на прицеле уже три пулемета.
Борис с завистью вздохнул. У них бы в хуторе поставить пару таких блокпостов, и можно было бы забыть о набегах диких. Но — дорого. Приграничные хутора такой роскоши позволить себе не могли. Только города. И то, наверное, не все.
— По закону нас, между прочим, могут задержать для досмотра до трех суток, — продолжал радовать Ухо.
Борис тихонько ругнулся.
— Да не переживай так, — снисходительно хмыкнул сержант. — Все это, — он кивнул на снующих вокруг людей в городском камуфляже, — на самом деле никчемный цирк. Асфальтные просто цену себе набивают. Сейчас Стольник даст кому нужно на лапу. И пропустят нас, как миленькие. Не впервой.
— Взятка? — удивился Борис. — А за это шприц-ампула не полагается?
— Брось! — отмахнулся сержант. — Тут все свои, все давно друг друга знают. Мы для асфальтных — курочка, которая несет золотые яички. Знаешь, сколько они с каждого рейда имеют? Кто ж будет отказываться от стабильного дохода? И нам с ними портить отношения не резон. Просто если чего вдруг найдут — запросят больше, и все дела. Но Стольник для этого повода не даст.
Формальности действительно были улажены довольно быстро. Взводный вскоре вернулся с нужными печатями и подписями. Правда, лицо у него было недовольным.
— Че такое, Стольник? — забеспокоился Ухо. — Сколько?
Борис прислушался.
— После регистрации сольем этим гадам двух тресов за четверть цены.
— Двух?! — возмутился сержант. — Вот суки, а! Раньше только одного брали! За треть!
— Раньше у нас не было столько добычи.
— Все равно суки! С такими-то ценами на трес-рынке. Одного выше крыши хватило бы.
— Ладно, хватит ныть, — дернул щекой Стольник. — Выберем тех, кто поплоше, — их и сплавим. А теперь — вперед.
Колонна проехала через внешнюю линию блокпостов. Пробка рассосалась. Машины с ветерком покатили по широкому ровному шоссе. Вдали уже виднелись первые многоэтажки.
Вообще-то это было странно. Борис предполагал, что городские окраины будут походить на хуторские трущобы. Оказалось — нет.
— Так было раньше, — объяснил Ухо. — Теперь все по-другому. Крупные города быстро разрастаются. А малоэтажная застройка занимает слишком много места. Дешевле ставить на окраинах высотки, чем расширять оборонительную линию.
Помолчав немного, сержант добавил со странным выражением в голосе:
— Кстати, когда-то здесь была промзона.
— А теперь она где? — спросил Борис.
— А кому она теперь нужна? — сердито ответил Ухо вопросом на вопрос. — Ставродар — первая перевалочная база южного трес-трафика. Здесь с него снимаются самые жирные сливки. Это выгоднее, чем что-либо производить. Так что промышленность у нас — в полной… в ауте, в общем.
Сержант вздохнул.
— Действуют еще, правда, несколько цехов с тресами в районе печки, но это так, не серьезно уже. Ах да, ты же не знаешь, — спохватился Ухо. — Печкой у нас мусоросжигательный комплекс называют. ГПК. Городской мусоросжигательный…
Борис кивнул, хотя в пояснениях не нуждался: чернявая уже объясняла ему, что к чему.
— Там жгут все, что могут, — продолжал Ухо. — Что успевают сжечь за день. Что не успевают — идет в коллектор. При мусоросжигалке функционируют химический и перерабатывающий заводы. Заводики, вернее. И крематорий. Вот, собственно, и весь наш Ставродарпром.
Сержант невесело усмехнулся.
— Настоящая промышленность, вернее, то, что от нее еще осталось, сосредоточена сейчас в других городах, где на трес-торговле много не заработаешь. А у нас, в Ставродаре, свободные граждане либо делают деньги на тресах, либо обслуживают этот рынок. Качать ресурсы, чем бы они ни были, всегда выгоднее, чем что-либо производить.
В словах Уха явственно звучали непривычно-грустные нотки. Однако Борис уже не слушал сержанта и не мог разделить его настроения.
Колонна въезжала в мегаполис. Вливалась в его жизнь. Становилась его частью. Количество машин вокруг увеличилось. Движение снова замедлилось, но Борис только радовался этому. Он вертел головой, как мальчишка, впервые попавший на межхуторскую ярмарку.
Город! Вокруг был город! Большой, огромный! Совсем другой мир, другая планета!
Город разительно отличался от захиревших приграничных хуторов. Все здесь дышало уверенностью и процветанием. Высотные дома, широкие улицы, ровный, как стекло, асфальт, ехать по которому — одно удовольствие, чистые, словно с мылом вымытые, тротуары. Оживленное движение, многолюдные толпы.
Яркая, броская реклама зазывала и предлагала такие товары и услуги, о которых Борис имел довольно смутное представление. Где-то громко играла музыка. Задиристо и заполошно ревели автомобильные гудки. Бесчисленные магазины притягивали взгляд немыслимой красоты витринами.
Люди на улицах были веселы и беззаботны. Люди — в смысле, свободные граждане. Дорогие одежды, широкие улыбки… Некоторых сопровождали тресы с потухшими взглядами и опущенными лицами. Ошейники, тонкие, но крепкие цепочки… Сильные рабы, молодые красивые рабыни. Хозяева словно специально выставляли их напоказ: смотрите, любуйтесь, завидуйте. А может, и правда выставляли. Хвастались. Может, такая здесь ярмарка тщеславия?
Борис чувствовал, как кружится голова. Счастье наполняло и переполняло его. Прочь сомнения! Долой сожаления! Забыть об убитом Леньке, о разоренных хэдами хуторах, о чернявой девчонке, что трясется сейчас в переполненной тресовозке! Забыть-забыть-забыть! Плюнуть и растоптать!
Главное — он добился своего! Он добрался, куда хотел! И пусть все остальное горит синим пламенем!
Будни мегаполиса были красочнее и ярче любого хуторского праздника. Город покорял своим великолепием. Город влюблял в себя с первого взгляда. В этом городе хотелось жить.
Вольной жизнью, разумеется. Свободным гражданином, не тресом.
Да, здесь его ждала новая жизнь, полная огня и блеска.
