[15] и Бессарабией.
Переправа далась нелегко. Поклажу перевезли в плоскодонках без потерь, а вот коней уберегли не всех. С полдюжины животных так и не смогли одолеть водную преграду. Хоть и держали их с лодочной кормы за узду, да не удержали. Утопли...
Дальше продвигались побережьем Русского моря[16]. Потом вышли к Дунаю – главной реке угров и всех окрестных земель. И вдоль Дуная – по границе Болгарского царства вступили в Валахию.
Вот там-то и началось...
Глава 13
Как-то в ночь всех переполошил вой – далекий-далекий, протяжный, заунывный. Жуткий. Похожий на волчий, но лишь только похожий. А так – страшнее гораздо: кровь стынет, мурашки бегут, сердце сжимается и катится к пяткам. Этаких волков Всеволоду слышать еще не доводилось.
А вой все висел и висел над степью, навевая смертельную тоску, вселяя ужас и беспокоя даже самые стойкие души. Хотя выл один зверь – не стая.
– Вриколак, – негромко сказал Бранко.
– Вервольф, – прислушавшись, согласился Конрад.
– Волкодлак, – шептались дружинники.
– Торопиться нам надо, Всеволод, – после долгой паузы промолвил волох-проводник. – Раз уж сюда добралась нечисть... Слишком быстро расползаются твари по миру. Вриколаки – первые вестники беды. За ними придут стригои.
Волновались лошади на привязи.
В следующую ночь потеряли коней. Трех сразу. Стремительная утробно рычащая тень внезапно вынырнула из ночи, перемахнула через пригасшие сторожевые костры...
Свистнули в воздухе стрелы дозорных, мелькнули брошенные сулицы с вкованными в наконечники серебряными нитями. Но ни стрелы, ни дротики не поспели за невиданным зверем.
Зверь был огромен, свиреп и ужасен. Кудлатой темно-серой шерстью и хищной вытянутой собачьей мордой походил на волка. Или на пса. Только вот по размеру... Ну, не бывает волков и собак величиной с крупного телка. Собственно, окрас и размер – вот и все, что успели в тот раз разглядеть дозорные дружинники. И еще клыки с нож-засапожник. И такие же когти. И пену из разверстой красной пасти.
Сначала ночная тварь бросилась на людей. Разметала трех выскочивших навстречу воинов. Быстро – никто и мечом махнуть не успел. Однако и сама зверюга дико взвыла – видимо, ожгла лапы о посеребренные брони – и, резко прянув в сторону, очутилась среди перепуганных коней. Лошадей на ночь вязали крепко, потому и не посрывались все. Только бились отчаянно на ремнях. И гибли.
Все свершилось в считанные мгновения. Прежде чем подоспели люди, пали две вьючные лошади. Одна – с перекушенным хребтом. У другой вмиг были вырваны потроха и горло.
Сильный молодой жеребец десятника Ильи все же оборвал путы, метнулся прочь с привязи-бойни. Обезумев, рванул через тюки, людей, костры. Унесся в степь, в ночь, во тьму. Волкодлак – следом.
Ускакал конь недалеко. Истошно-жалобное ржание, больше похожее на предсмертный крик человека, возвестило о печальной участи жеребца.
Бежать за конем Всеволод запретил. Илью удержал силком. Опрокинул, влепив рукоятью меча по затылку. Придавил к земле.
– Сам погибнуть хочешь?! За лагерные огни – ни ногой! Никому – ни ногой!
Наутро нашли останки славного боевого коня. В луже крови – клочья шкуры, подкованные копыта, кости... Кости – перемолоты в труху. «Такими зубами камни, наверное, грызть можно», – подумалось еще Всеволоду.
После того случая на ночь стали располагаться раньше. И топливо для костров в скудной на дрова степи предусмотрительно собирали заранее – по пути да с запасом. Ломкий колючий сухостой, порой в руку толщиной, рубленый кустарник, редкие деревца – все годилось... Огни разводили сильнее. Чтоб пламя – повыше. Коней до утра держали под попонами, расшитыми серебром. И сами смотрели в оба. Спали вполглаза. При полном доспехе и с обнаженным оружием под рукой.
Еще день спустя удалось даже подстрелить волкодлака, пытавшегося проскользнуть меж двух сторожевых огней. С диким воем и серебрёной стрелой в лопатке оборотень сгинул в ночи. Тоже, видно, отбежала недалеко: вой стих где-то неподалеку от лагеря. Тратить время на поиски издохшей твари, однако, не стали.
На следующий день пути, в самый полудень, увидели шатер. Юрту кочевого народа. Одиноко стоявшую на горбатом кургане среди необъятной ковыльной степи.
– Неужто, татары? – щурясь от солнца, Всеволод долго вглядывался вдаль.
– Нет, куны, похоже. Половцы, – определил Бранко.
Что ж, наверное, проводнику виднее.
– Бегут, видать, – хмурился волох. – И не от татар бегут – голову на сруб даю – а от кое-кого пострашнее.
Подъехали ближе. Юрта как юрта. Круглая, простая, небогатая. Таких много в землях кочевников. Закопченный войлок натянут на клети из жердей. Сверху – круглое отверстие-дымоход. Правда, дымка от очага над ним не видно. И полог – опущен. И рядом – ни коня, ни быка, ни иной скотины, что могла бы перевезти разборный дом степняка. Только опрокинутая двухколесная повозка с единственной длинной и торчащей к небу оглоблей. Вторая – вон она, в траве. Одно колесо повозки треснуто. На ветру болтаются обрывки спутанной упряжи. А вокруг-Вокруг юрты валялись кости. Обглоданные, раскрошенные крепкими зубами. Кости – человеческие, лошадиные... Лежат вперемешку.
Всеволод вскинул руку, останавливая отряд. Дружинники попридержали коней. Переглянулись.
