седел. Пока осознавали случившееся в всполошном свете оброненных факелов. Пока, пока, пока...
А тварь не ждала. Тварь разила, рвала, грызла – быстро и расчетливо.
Тварь целила в самые уязвимые места. В шеи и морды коней, не защищенные попонами, кольчужной броней и стальными налобниками с серебром. В лица людей, не успевших опустить посеребрённую личину забрала или полумаски. Или не имевших таковой на шлеме. Или вовсе потерявших шелом в суматохе. Тварь вспарывала поваленным лошадям брюхо, на скаку, на лету цапая зубами и выдирая спутанные дымящиеся потроха. Тварь била по ногам, на которых не было поножей, по рукам, не прикрытым наручами. Отрывала, отгрызала.
Кровяные фонтаны из вскрытых артерий щедро орошали ночь. То тут, то там. И там. И там вон тоже. И это было по-настоящему страшно: тварь дралась и насыщалась одновременно. И калечила, и убивала, ловко ускользая из-под отточенной стали с серебряной насечкой, выбивая и вырывая из рук, а то и вместе с руками те немногие факелы, что еще удерживали дружинники Всеволода.
Выбитые, выпавшие, затаптываемые в буйном сочном разнотравье факелы быстро гасли. Искры, шипение, чад... И человеческий глаз уже бессилен в навалившемся мраке, где угадывались лишь смутные тени, мечущиеся по зарослям.
Перепуганные кони. Беспомощные люди.
Обреченные. На убой.
Были бы обреченные. Но дорогу твари преградил воевода сокрытой сторожи. Два меча преградили, занесенные для двойного удара. Удара точного, не вслепую – ибо глаза Всеволода, специально тренированные для сечи в темноте и меняющие, подобно кошачьим, ширину зрачка и умение видеть, сейчас, когда не мешали факелы...
Факелы погасли окончательно. Глаза сморгнули – и раз, и другой – приспосабливаясь к новым условиям боя.
...видели снова. Прекрасно видели все вокруг особым, не всякому доступным, ночным зрением.
На стороже в ночных учебных схватках Всеволоду не было равных. Там, где прочие дружинники становились слепы, как едва народившиеся щенки, Всеволод мог рубиться, будто при свете дня, различая противника без огня и подсказки. Ночное зрение, обостренное зельями и магическими наговорами шептуна- травника, не подвело его и теперь.
Вот она, тварь. Впереди. Снова терзает кого-то.
Нет, это был, точно, не упырь. Опять волкодлак. Не столь крупное, как те, что встречались прежде, но такое же свирепое волкоподобное существо. С неприглядной, клочковатой, вылинялой, не темной, а белесой... с седой какой-то шерстью. Со слезящимися щелочками-глазами, в которых – ненависть, голод и ярость. С перепачканным кровью чуть вытянутым получеловеческим-полузвериным... Лицом? Мордой?
Странно... Оно, она почему-то казалось знакомой это, эта лицо-морда.
Оборотень тоже смотрел на Всеволода. Чуял своим звериным чутьем человека, видящего в ночи не хуже его самого. Волкодлак бросил дергающуюся жертву.
Дружинник. И не понять кто. Откушенная голова без шелома лежит в стороне...
Отошел от недоеденной, недотерзанной добычи.
Руки и ноги обезглавленного еще подергивались...
Оскалился.
Кровь хлестала из шеи...
Поджал задние, с коленом наперед, лапы – прыгнуть, сбить.
Вокруг во мраке, в зарослях кричали люди, били копытами воздух выпотрошенные заживо и издыхающие кони.
А тварь готовилась к главной схватке.
Всеволод уже был готов. Недоумевал только, почему безотказный прежде шаманский заговор не помогает сейчас. Почему не остановил нечисть? Почему не имеет власти над этим волкодлаком? В чем скрытая суть оборотня, что вот-вот ринется на него?
Ладно, там, где бессильно слово, – всесильно серебро. А разбираться будем после. Всеволод сделал шаг навстречу зверю с человеческим... почти человеческим лицом.
Попытаться все же? Еще раз?
Крикнул в клыкастую пасть:
– Эт-ту-и пи-и пья!
И – мечами наотмашь. Даже если заветное слово вдруг с запозданием остановит оборотня...
Слово не остановило. Волкодлак прыгнул. Вытянул к противнику передние руки-лапы – тоже как два меча. Выпустив когти – десяток крепких изогнутых кинжалов. Не жалея, не сберегая когтей от жгучего белого металла. Намереваясь пропороть посеребренный кольчужный воротник над зерцалом двуногого врага.
Глава 19
Всеволод ударил. Как и хотел. С двух рук. Сверху вниз.
Невероятно! Тварь, изогнувшись в полете, проскользнула меж лезвиями. Но клинки все же шаркнули по бокам волкодлака. Коснулись грязной, твердой, как панцирь, белесой шерсти. И сухой натянутой на прочный костяк шкуры. Вой. Визг...
Всеволод успел повернуться боком, успел уйти от прямой атаки. Когти-кинжалы, тянущиеся к его горлу, задели вскользь. Когти-кинжалы скрежетнули по кольчуге и круглой пластине нагрудника, но – сорвались.
