Рано или поздно Пьющие овладеют всем. И выпьют всю кровь. И вашу, и нашу. Чтобы после самим издохнуть от жажды.
– Сколько их, этих Пьющих? – спросил Всеволод.
– О, они будут идти еще долго. Их много. Большая стая. Очень. Они – хозяева нашего мира. Но каждый из них расчищает дорогу своему хозяину. Вожаку...
– Черный Князь? – Всеволод затаил дыхание. – Ты говоришь о нем?
– Черный, белый, красный... Князь, Господарь, Рыцарь, Вожак... Слова не важны, важна суть.
– Что ты знаешь о нем?
– Ничего. Только то, что Вожаку Пьющих подчиняется изламывающая сила нашего мира. Только ему.
– Как он выглядит?
– Если и были оборотаи, видевшие его воочию, – они, скорее всего, мертвы.
– Его можно остановить? Князя? Вожака? Его воинство? Стаю?
– Задержать – наверное. Большой силой, большой кровью. Остановить – такое мне не известно. Мне ведомо только, как человеку уберечься от оборотая...
Что ж, значит, поговорим об этом. Давно пора...
– В юрте степной шаманки ты сказала, что твое слово обережет меня и моих воинов от волкодлаков, – Всеволод смотрел прямо в слезящиеся глаза.
– Разве оно не остановило оборотаев, заступавших вам путь?
– Тебя – не остановило.
– Но в степном доме из палок, шкур и войлока ты не просил у меня защиты от меня. Тобой было сказано... сказано...
Ведьма-волкодлак прикрыла глаза, вспоминая. Или причина в другом? Прикушенная губа. Искаженное лицо. Ей все-таки было больно сейчас. Безумно больно.
– «Я прошу защитного слова не от тебя, старуха, – от других», – дословно повторила шаманка слова Всеволода. – Такова была твоя просьба, урус-хан. И таков был наш договор. И ты не спрашивал тогда сокровенной сути моего слова.
– В чем же его суть? Я спрашиваю сейчас.
– Это метка, – сказал оборотень.
– Метка? – нахмурился Всеволод.
– Метка оборотая в человеческом обличье. Он ставит ее на свою добычу днем, когда не терзаем голодом. Он учит добычу говорить нужное слово. Чтобы прийти за ней позже. Ночью. В одну из последующих ночей. Это... – сухой язык облизнул сухие губы, – это тоже как договор. Метка дает добыче шанс прожить немного дольше. Не стать жертвой другого оборотая. Ибо каждый оборотай охотится сам. И ни один не перейдет дорогу другому. У нас принято искать пищу и встречную силу, не посягая на чужое. А чужое – все, что помечено иным оборотаем.
– Открой свою метку, – потребовал Всеволод. – Переведи, что значат слова, которые ты сказала нам тогда, в юрте.
– Это трудно сделать. Слишком сильно разнятся языки.
– Переведи!
Ведьма-оборотень вздохнула:
– Эт-ту-и пи-и пья – значит «Я-мы – добыча другого». Неточно, но похоже. Сказав так, ты отводишь оборотая, не имеющего права на помеченную добычу, и от себя, и от тех, кто с тобой.
Всеволод шумно вздохнул. «Я-мы – добыча другого»! Вот, оказывается, чем они спасались от волкодлаков. И вот почему заговор не сработал, когда пришел тот самый другой, пометивший свою добычу.
– И что же, оборотень верит слову человека?
– Этому слову – верит. К тому же метка – это не только слово. Оборотай всегда чует прикосновение другого оборотая.
Прикосновение? Ах, да! Ведьма ведь касалась его руки. Теперь ясно – зачем.
Всеволод досадливо сплюнул.
Конрад, все это время с интересом прислушивавшийся к разговору, кашлянул:
– Ты уже все узнал, русич?
– Почти.
Всеволод снова навис над старухой:
– Зачем тебе нужны были мои дружинники и мои кони? Почему ты просила оставить их у твоего шатра.
– Есть, – коротко и тихо отозвалась ведьма. – Ночью оборотаю нужна пища. Много пищи.
– Наши кони, которых тебе дали за твое тайное слово...
– Съедены. Кончились. Мало. Два коня – мало. Полночи только, четверть ночи только. Еще меньше.
