– Хочешь жить?
– Х-х-хочу, – простонала ведьма.
– Тогда отвечай на спрошенное. Скажешь все – освобожу, отпущу...
– Что? – встрепенулся Всеволод. – Освободишь? Отпустишь? Ее?
– ...не скажешь, – спокойно продолжал Конрад, – буду ворочать в ране серебро и осину, покуда не издохнешь.
– Слово? – ведьма-волкодлак подняла влажные глаза. – Даешш-шь слово, р-р-рыцарь?
– Даю, – кивнул немец.
– Ты что задумал, тевтон? – Всеволод был в замешательстве. Все-таки слово рыцаря – это не шутка. А отпускать оборотня...
Конрад повернулся к нему:
– Ты, кажется, хотел говорить с этой тварью, русич? Спрашивай. И я тоже послушаю. Лгать она сейчас не станет. Ей больно. А когда ТАК больно – нет сил на ложь.
Не станет лгать? Нет сил на ложь? Хотелось бы верить. Всеволод начал с очевидного:
– Ты волкодлак?
Старуха не спешила с ответом. Часто-часто дышала. Видимо, унимала боль. «ТАКУЮ» боль... На осиновом древке вновь сохла кровь, обращаясь в жесткую черную массу.
– Отвечай! – Конрад в очередной раз потянулся к обломку осины.
– Не надо, – остановил немца Всеволод. – Не тревожь рану. Пусть боль не мешает ей говорить.
И – снова:
– Ты волкодлак?
– Так называют нас в стране урусов, – тихо-тихо прозвучал ответ. Теперь старуха-волк дышала ровнее. Боль уходила. Судя по всему, вместе с жизненной силой. Но говорить волкодлак еще мог. – Другие народы именуют нас иначе. На языке нашего мира у нас есть особое прозвище. Перевести его – неточно, но похоже можно как охотник-оборотай.
– Оборотень?
– Неточно, но похоже, – повторила старуха. Или не старуха? Старухой была та, другая, которую пожрал волкодлак? А сам волкодлак...
– Кто ты на самом деле? Мужчина? Женщина? Каков твой истинный возраст?
– Я оборотай. У меня нет ни мужского, ни женского естества, как у прочих существ. Я могу лишь оборотиться тем, чью силу впитаю. А сколько я живу – не ведаю. Ибо тьма и голод, идущий за тьмою, отбирают память. А без памяти жизни нет. И нет отсчета.
Всеволод пытался понять – как это, каково это? Не смог. Люди и твари из-за порушенной границы между мирами все-таки слишком сильно разнятся.
– Зачем ты пришла... пришел... Зачем ты здесь?
– Во мне – голод. Нужна пища. Нужна еда. Живая плоть. Живое мясо. Которое можно сделать мертвым. Съесть, делая мертвым. Здесь его много. Я знаю. Все знают. Старая преграда пала, и оборотаи пришли. Все, кто был рядом. Учуяли и пришли.
Старая преграда? Рудная граница?
– Это все? Живое мясо – все, что тебе нужно?
– Еще мне нужно быть человеком.
– Зачем?
– Когда я – человек, солнце не страшно. Не нужно искать дневного убежища. И когда я человек – голода нет. Но так – только днем. А ночью – снова голод. Когда темно, голод – всегда. Особенно вначале. Когда темнота приходит. Нет сил. Ночью человеком быть трудно. Ночью – нельзя. Потому что голод.
– Сейчас – ночь, а ты – человек.
– Умираю. Плохой металл, плохое дерево. Больно. Больнее, чем голод. Когда я человек – не так больно.
– Что делает тебя человеком?
– Сила, способная оборотить оборотая. Встречная сила из человека. В этом мире ее мало, но она есть. И если есть людей, много людей, обязательно найдешь. Когда-нибудь. Силу...
– Колдовскую силу? Ведунскую силу? Шаманскую силу? – трижды спросил Всеволод
– Так. Так. Так, – трижды ответила степная ведьма-оборотай.
И добавила:
– Встречную силу.
– В первый раз ты явилась нам в облике степной колдуньи, потому что сожрала... сожрал...
Нет, все же... Трудно было определиться, как разговаривать с тем, кто не имеет пола. Впрочем, сейчас перед собой Всеволод видел старую ведьму. А потому решил говорить с ней как со старухой.
– ...Сожрала ее?
