Боль и слабость туманила мозг. Мысли путались, мешались. Бледные губы с трудом выговаривали заключительные слова древней магической формулы.
– Быстрее! – снова кричат над ухом. – Нет сил держать!
– Руку! Рубите ему руку! Скорее! Пока он еще здесь!
Руку?! Рубить?!
В отлетающем сознании шевельнулась вялая тревога. И какой же он будет обоерукий боец без руки- то?!
А Олекса одолевал. Затягивал, протискивал Всеволода через смыкающуюся щель. Изгрызал правое предплечье в мочало. И спешно, взахлеб испивал…
И не было уже иного выхода. А значит…
– Руку, – беззвучно, одними губами, прошептал Всеволод. – Рубите…
Все равно ведь уже потеряна, изорвана, изодрана…
Чей-то пронзительный крик раскаленным гвоздем засел в черепе.
– Скоре-е-е…
Тупой удар. Резкая боль.
– …е-е-е!
Его вырвали. Оторвали. Его правая рука осталась в Проклятом проходе. А его кровь все сочилась на древнюю рудную черту.
И не было сил даже кричать. Все силы ушли на последний слог, последний звук. Запирающий, замыкающий, закрывающий, запечатывающий.
Горящий ослепительный багрянец – цельный без разрывов, брешей, прорех – затмил глаза сплошной кровавой пеленой. Туманившийся взор уже не различал слившейся воедино рудной черты. Но слух… Всеволод отчетливо слышал. То ли вне себя, то ли внутри. Голос Олексы. А может, – голос крови Олексы, смешанной с его кровью. Или не слышал – но просто казалось, что слышал. Или в наваливающемся забытьи он говорил за старца-воеводу сам.
– Ты ничего не добьешься, глупец, – слышал… говорил… Всеволод… Олекса… – Ты все равно не сбережешь своего обиталища. Ибо границы миров вскрываются не с нашей стороны. С вашей. И делаем это не мы. Вы. Мы не приходим к вам сами. Нас впускают… А значит, мы еще вернемся, русич. Мы еще будем владеть твоим миром, и мы будем распоряжаться его кровью…
Глава 50
Наваждение рассеялось. Из густой багровой пелены вынырнула чья-то фигура со знакомой уже госпитальерской сумой на плече. А вслед за этой сумой и остальной мир начал обретать былые очертания. Все становилось на свои места. И беспокойно клубящийся зеленый туман, не успевший укрыться за запертой границей миров. И уходящие в почти бесконечную высь темные подрагивающие стены раздвинутых мертвых вод. И пульсирующий свет рудной черты. И ночь, уверенно вступающая в свои права.
Всеволод узнал и человека, склонившегося над ним. Бранко! Волох туго обматывал тонкими ремешками повязки на его руках. Нет, не на руках. На рассеченной левой руке и на обрубке правой. Раны занемели, будто опущенные в ледовый поруб. Боли не было. Была жуткая, жутчайшая слабость. И усталая путаница в мыслях.
– Как долго… я… без сознания? – хрипло и отрывисто спросил Всеволод.
Говорить оказалось невыносимо трудно. Глотка пересохла, разбухший язык едва ворочается во рту, не повинуются слипшиеся шершавые губы.
– А что, такое было? – хмыкнул волох, затягивая последний узел. – Мне-то казалось, ты все время находился в здравом рассудке. Мычал вот только что-то себе под нос, покуда тебя перевязывали. Я вон, вишь, прихватил суму орденского лекаря. Сам-то он на берегу остался – мертв, бедняга. Но снадобья его, тряпицы да ремни – пригодились. Я ведь тоже кое-что смыслю в знахарском деле…
До чего все же странно выходит! Его сейчас врачует человек, которого Всеволод упрекал в израде и едва не зарубил перед дверью запертого склепа. И которому теперь рад, как родному.
– Я думал… вы… полегли… все… – снова с превеликим трудом выдавил он из себя.
Да чего там – сам Бернгард так думал.
– Ну, почти все, – серьезно кивнул Бранко. – Были близки к тому, чтоб и вовсе пасть до последнего человечка. Кровопийцы-стригои, хоть и расползались уже под солнцем, но дюже много этих тварей на нас насело. Едва в озеро не спихнули. И спихнули бы, не сомневайся, затоптали б, взяли массой, кабы не подмога.
– Старец-воевода? – догадался Всеволод. – Олекса?
Язык все же начинал повиноваться. Да и со слабостью, как выяснилось, совладать было возможно. Если говорить недолго и негромко.
– Он самый, – снова кивок. – Его дружина вышла из ущелья и поднялась на плато, аккурат когда мы к смертушке приготовились.
– И что?
– А ничего. Пробились к нам. Я, Конрад, да и твои люди тоже признали Олексу. Но удивляться, радоваться и расспрашивать его, как ты понимаешь, было недосуг. Дальше мы просто сражались бок о бок с его воинами.
– Вы хоть поняли, кого Олекса привел с собой?
– Это было нетрудно, – ответил Бранко. – Но разве это что-то меняло?
