Глава 71
Когда вошел Джеймс Банд, все было кончено. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер с разбитой головой лежал в углу. На стене темнело кровавое пятно. Бурцев, уже без шлема и латных рукавиц, освобождал рыдающую пленницу: ключи от браслетов‑наручников и ножных кандалов, пристегнутых к цепям, тоже отыскались на связке гауптштурмфюрера.
— Отвернись, брави!
— Да не смотрю я…
Джеймс действительно смотрел сейчас не на обнаженную зареванную дочь Лешко Белого. На распростертое тело рейхсфюрера он смотрел.
— Ты обещал, что я смогу поговорить с верховным магистром Хранителей Гроба, русич. Ты не сдержал своего слова.
— Извини. Не сложилось как‑то.
Бурцев снял наконец с Аделаиды эсэсовские оковы. Набросил на княжну плащ с тевтонским крестом. Дрожа и всхлипывая, полячка прильнула к посеченной кольчуге мужа.
Джеймс обиженно сопел.
— Да не расстраивайся так, брави. Видишь, грамотки на столе? Бери. Даю голову на отсечение — там полно секретов Хранителей. Вот выберемся отсюда — почитаем в спокойной обстановке. А я объясню, если что непонятно будет.
Брави сердито сдернул папку со стола. Мельком глянул на свастику. Перевел взгляд на Аделаиду, зябко кутавшуюся в тевтонский плащ. Осведомился хмуро:
— Она сможет идти? Нам убираться надо.
— Понесу, если не сможет, — ответил Бурцев.
— Смогу‑смогу! — запротестовала дочь Лешко Белого. — С тобой, Вацлав, да отсюда, да хоть на край света.
— Не‑е, на край света не надо. Нам малость поближе.
Улыбка и слезы… Бурцев узнавал жену — свою прежнюю Аделаидку. Настоящую, самую что ни на есть.
Княжну оставили за дверью. Сунули в руки папку Гиммлера.
— Жди, — шепотом приказал Бурцев.
К пулеметчикам гауптштурмфюрера они вышли вдвоем с брави.
Спокойно. Уверенно.
Шаг, другой…
Джеймс Банд'– улыбающийся, безоружный. Только правый рукав чуть топорщится. А балахон перемазан кровью. Бурцев — без плаща, с топхельмом на голове. Иссеченный доспех тоже обильно запятнан свежими красными потеками.
Левая рука придерживает трофейный «шмайсер». Ремень пистолета‑пулемета перекинут через наплечник — если потребуется, можно пальнуть от живота. Но это — нежелательно. Желательно — чтоб без лишнего шума.
Правая — лежит на рукояти меча.
— Что случилось?! Где господин гауптштурмфюрер?! – Настороженный голос и взгляды.
Немцы пялились на их окровавленные одежды и тянулись к пистолетам. Не успеют!
Еще шаг.
— Там, — неопределенно мотнул капюшоном брави.
— Отдыхает ваш гауптштурмфюрер, — прогудел из‑под шлема Бурцев.
— А‑а‑а… О‑о‑о…
И больше — ничего.
Джеймс пырнул кольтелло. Бурцев взмахнул мечом. Два тела сползли под треногу МG‑42. Чисто…
— Аделаидка, выходи! — позвал Бурцев.
Сталь наскоро вытерта об эсэсовскую форму. Полуторный рыцарский клинок скользнул обратно в ножны. Кольтелло скрылся в рукаве брави.
Дальше был знакомый коридор к хронобункеру. Только в этот раз тихо пройти не удалось. Вот незадача‑то — из бокового хода вывалил патруль. Обход совершали всего‑то двое фрицев. Но оба оказались в паре десятков метров. Мечом не достать, для метания ножа дистанция тоже не самая подходящая.
Значит, придется…
Эсэсовцы остолбенели. Уставились на медиума в окровавленном балахоне. На тевтонского рыцаря с мечом на перевязи и пистолетом‑пулеметом в руках. На девицу, кое‑как прикрывающую наготу грязным белым плащом с черным крестом. Эсэсовцы вцепились в «шмайсеры».
…стрелять придется, значит!
Бурцев не стал дожидаться, пока немцы начнут пальбу. Вдарил сам. Длинной трескучей очередью.
Фрицы упали. Путь был свободен. Но по подземным лабиринтам уже раскатывалось гулкое эхо. И почти сразу же — с секундным запозданием — не больше — на выстрелы отозвалась сирена. Пронзительный вой шел отовсюду, вой наполнял, захлестывал пространство. Вой ощущался не только барабанными перепонками — всей кожей.
Тре‑во‑га!
— Не стоять! — поторопил Бурцев спутников. — Бегом марш!
Джеймс подобрал полы балахона, прижал к боку папку рейхсфюрера. Аделаида вцепилась в Бурцева. Сам же он крыл матом злополучные шпоры, которые так и не удосужился снять. С этакими колодками быстро не побегаешь. Но он бежал. Так быстро, как только мог. Бежал и тащил за собой перепуганную жену.
Где‑то поблизости кричали по‑немецки. Где‑то бухали сапоги. Скоро, очень скоро здесь будет черным‑черно от эсэсовских мундиров.
Часовые, дежурившие у входа в хронобункер, видели, как под вой сирены из коридора выскочила странная троица. Но тоже не решились сразу открыть огонь. Эсэсовцев смутили одежды медиума эзотерической службы — службы, которой надлежало не препятствовать, а оказывать содействие. Ну а тот, кто не стреляет сразу, рискует упустить эту возможность навсегда.
Бурцев снова нажал курок «шмайсера» первым. Пули застучали по бронированной двери, по бетонным стенам, сбили дисциплинированных солдат цайткоманды…
Потом он отчаянно барабанил в запертую дверь. И сапогом, и прикладом, и рукоятью меча. Целую вечность, казалось, барабанил. Подумалось: ушла‑таки верная дружина по неведомым магическим тропам времени и пространства. Оставила, бросила своего воеводу…
Нет, не бросила!
Дверь открылась.
Встревоженные лица, вопросы, в смысл которых Бурцев сейчас и не пытался вникнуть. Беглецы ввалились внутрь.
Дверь закрылась.
Аделаида стыдливо запахнулась. Спряталась за мужа.
— Заходи, Аделаидушка, не стесняйся, — дружелюбно и печально — никак, вспомнил свою Дездемону — прогудел Гаврила.
— Здрасвуйся, здрасвуйся, — радушно заулыбался Сыма Цзян.
Эти двое стояли ближе всех.
— Аделаидка! — Юрким рыжим чертенком из‑за спин новгородца и китайца выскочила Ядвига. — Ты?!
Освальдова женушка обняла подружку и названую сестрицу, оторвала от Бурцева, потащила за глыбы платц‑башни. Ну все, дочь Лешко Белого теперь под надежной опекой.
