— Моя не знается. Но вся светила висится на своя места. А еще…
Сыма Цзян завороженно пялился на небосвод.
— Что? Что ты там увидел?
— Сиин кэ! — отозвался старик.
— Объясни по‑русски, а? — попросил Бурцев. — Или хотя бы по‑татарски, что ли.
— Сиин кэ! — повторил китаец, не опуская глаз. — Звезда‑гость! Вон тама! Твоя видится? Маленький яркий точк.
Палец Сыма Цзяна указывал куда‑то влево от Млечного Пути.
— И что? Что значит «звезда‑гость»?
— Что раньше она не былася тама, на неба!
— Ты уверен?
— Моя верена‑верена! — Китаец был возбужден чрезвычайно. — Моя изучилась восемь книга «Син чжань»[60] великая древняя мудреца Гань Гун из царства Чу и еще восемь книга «Тянь вэнь»[61] такая же великая мудреца Ши Шень из царства Вэй. В «Гань ши син цзин»[62] нет эта звезда. Нет эта звезда и в списка У Сянь, и в списка Чжан Хэн, и в карта Лу Цзы, и в карта Су Сунн. И у Хуан Шан нет, и в карта Ван Чжунь тоже нет!
От обилия имен древнекитайских астрономов у Бурцева зачесалось в затылке.
— Значит, раньше этой звезды точно не было?
— Моя знается, что моя говорится, Васлав! Об эта звезда еще никогда не писалась древняя мудреца. И эта звезда моя собственная глаза тоже не виделась. Никогда не виделась!
Сверхновая, что ли? Похоже на то. Иначе как объяснить?
— Еще что‑нибудь?
— Хуэй сиин! — торжественно объявил Сыма Цзян.
— Сема, не ругайся! Что за хуэй такой?! Просил же изъясняться понятнее. Китайского тут, кроме тебя, никто не знает.
— Хуэй сиин! Хуэй сиин! Звезда‑метла!
— Метла? Где?
— А вона! Туда посмотрися.
Бурцев постарался проследить за пальцем не по годам востроглазого китайца. И… Оп‑с!
— Комета! — выдохнул Бурцев. — Хуэй, блин, сиин!
— Така‑така, — радостно закивал старик. — Хуэй‑блин‑сиин! Она тоже не былася тама раньше.
Глава 74
Картина вырисовывалась. Так… В общих чертах. С географическими координатами они пока не определились. Северное полушарие — и все тут. Что же касается координат временных…
Светила не сдвинулись со своих мест. Созвездия не изменили очертаний, привычных невооруженному глазу наблюдателя из тринадцатого столетия. Да и из двадцатого, и из двадцать первого, наверное, тоже. Ведь семь‑восемь веков в жизни звезд ничего не решают. Почти ничего.
Значит, временной промежуток, который они преодолели в результате неконтролируемого цайт‑прыжка, не так уж велик по вселенским меркам.
С динозаврами драться не придется — и ладно. Но с другой стороны…
Изменение яркости отдельных звезд, появление на небосклоне сверхновых и комет — это ведь тоже дело не одного дня. Следовательно, кое‑какой вывод о текущем времени сделать можно. Скромный, но однозначный: их забросило не туда, откуда они попали в центральный хронобункер СС. Вряд ли это тринадцатый век. И уж во всяком случае — не 1244 год от Рождества Христова. Тогда какой?
Бурцев потер лоб. Да уж, загадочка… Все это еще предстояло выяснить. Но не сейчас. Не прямо сейчас.
Прямо сейчас на него смотрели большие зеленые глаза. И прямо сейчас он чувствовал запах волос Аделаидки. А больше прямо сейчас ничего и не надо.
— Василь, чего делать будем? — спросил Дмитрий.
— Стражу для начала поставьте, — сказал Бурцев. — Да подальше отсюда.
— Кого отправить?
— А всех! И сам тоже ступай.
— Всех в дозор? — не понял Дмитрий. — Зачем?
— А приказ такой! Топайте, давайте! Все! Воевода я или нет, в конце концов?
— Но…
— Кыш отсюда! Позову, когда нужно будет.
— Что с тобой, Вацлав? — подошел Освальд. В глазах добжиньца — тревога. — Ты здоров? Голова не болит?
Ядвига потянула пана за рукав:
— Пойдем‑пойдем, Освальдушка. Все хорошо. Нешто не понятно? Дай мужу с женой наедине побыть. Не виделись ведь сколько! И вы тоже не мешайте, остолопы.
Умница Ядвижка!
Народ расходился, и скоро в развалинах арийской магической башни остались только двое. Бывший омоновец и бывшая княжсна.
— Мы дома, Вацлав? — тихо спросила Аделаида.
— Боюсь, что нет, милая. Наш дом и наше время — это лишь малая крупинка в мироздании. Она потерялась, а найти ее сызнова трудно. Очень.
— А твое чародейство?
— Это не мое чародейство, Аделаида.
— Но ты подчинил его себе, ведь так?
— Не так. В этот раз — нет. В этот раз колдовство творилось само, вслепую. И его не повторить.
Она промолчала. Потом спросила:
— А потом? Когда‑нибудь потом? Ты сможешь найти нашу… крупинку?
Бурцев вздохнул. Вряд ли. Он знал, он понимал, он нутром чуял это. Нутром человека‑ключа, «шлюссель‑менша», который таковым уже не являлся.
«Атоммине» ведь взорвалась. Не могла не взорваться. А поскольку произошло это в центральном хронобункере СС, то цайт‑тоннель строить было некому. Управлять невиданной мощью — тоже. Вся арийская магия, сокрытая до того в межвременной и межпространственной сети больших и малых башен перехода, высвободилась, схлынула, ушла впустую. В ядерную прореху на месте испепеленной, сожженной, испаренной, разнесенной на атомы платц‑башни хронобункера. Разом ушла, навеки и испокон веков. Из всех времен, из всех географических точек. Так что отныне башни ариев — это всего лишь мертвые камни. И даже шлюссель‑меншу не вернуть им утраченной колдовской силы. Ибо и сам «шлюссель» стал обычным «меншем».
— Ты сможешь, Вацлав? Найти? Вернуть?
— Такие потери не возвращаются, Аделаида. Ты огорчена?
— Не знаю. Наверное. Хотя… Знаешь, я ведь спрашиваю так… потому что нужно. А сама о другом думаю… Я ушла… Тогда… Из Пскова…
— Я знаю. Ребенок?
— Да. Ты меня ненавидишь?
— Я люблю тебя, Аделаидка. А ребенок у нас с тобой еще будет. Вот это я тебе обещать могу. Теперь — могу.
«Мужчина и женщина из разных времен не могут зачать ребенка, покуда хотя бы один из них принадлежит своему времени» — так, помнится, говорил отец Бенедикт — венецианский штандартенфюрер
