– Итак, полковник, будем говорить? Цайткоманда с вами сталкивалась неоднократно, но признаюсь, кто вы, откуда и с какой целью отправились в прошлое, выяснить нам так и не удалось. Ваша супруга в трансе говорила невероятные вещи. И мы уже склонны поверить некоторым из них. Но подробности хотелось бы услышать от вас. Для начала скажите, кто вы такой и зачем выдавали себя за посла ордена Святой Марии?
Зачем? Да случайно же все вышло! Впрочем, Бурцев отвечать не собирался.
– Предупреждаю сразу, полковник: я послан не за вами, а за вашей супругой. У меня приказ отыскать анкер-менш. И я уже выполнил этот приказ. Вас же мне разрешено ликвидировать. Вы слишком опасны. Вы слишком часто выскальзывали из наших рук. И принесли уже слишком много бед, чтобы впредь оставлять вас в живых.
Может быть, так. А может быть, немец лжет.
– И то, что вы все еще живы – моя личная инициатива…
Инициатива? Что ж, она была прозрачна, как свежевымытое стекло, эта инициатива.
– Хочешь выслужиться, щенок? Допросить, а потом – в расход?
Щека эсэсовца дернулась. Ага, в точку, значит!
– Я вам задал вопрос, полковник. Кто вы?
Бурцев молчал. И демонстративно смотрел в сторону.
– Что ж, надеюсь, ваша жена окажется более благоразумной.
«Шмайсеровский» ствол повернулся в сторону Аделаиды. Голос немца прозвучал почти галантно. Приглашение на танец – и только.
– Вы согласны отвечать на мои вопросы, Ваше Высочество? Расскажете, зачем ваш супруг искал встречи с императором?
Княжна Агделайда Краковская лишь скривила губы в ответ. Всем своим надменным видом гордая дочь Лешко Белого выказывала презрение и нежелание разговаривать. Однако от цепкого взгляда эсэсовца не укрылась тревога, промелькнувшая в глазах Бурцева. Немец сделал выводы. Немец удовлетворено хмыкнул.
Штурмбанфюрер вернулся к машине, достал из кабины… Хм… Лопатка? Да, точно. Малая, саперная. Вряд ли ею тут рыли траншеи. Наверное, иное у нее предназначение – откапывать буксующие колеса грузовика. Для того, видать, и возили. Но на кой она понадобилась сейчас-то?
Немец воткнул лопатку в землю возле головы Бурцева, перевернул пленника на живот. Впечатав ствол в спину, развязал стянутые за спиной руки. Отошел, держа Бурцева на прицеле.
В чем дело?
Эсэсовец кивнул на лопатку.
– Возьми-ка это, полковник.
Так… Переходим на «ты»? Бурцев взглянул на фрица. Что задумал, гад?
– Не хочешь говорить – будешь работать, – с ухмылкой пояснил тот. – Выкопаешь могилу. Здесь вот прямо и выкопаешь.
Пауза.
– Для женушки своей выкопаешь.
Кивок в сторону связанной Аделаиды.
Бурцев сжал зубы. Ах, вот оно что! Кладбищенская трудотерапия вкупе с психологической обработкой.
– Если не надумаешь беседовать – похоронишь жену. Сам похоронишь, своими руками. Заживо.
Агделайда Краковская лежала ни жива, ни мертва. Эсэсовец скалился.
– Тебе… она нужна… всем вам нужен анкер-менш, сволочь эсэсовская. Ты не посмеешь…
– Да, анкер-менш нам нужен, – легко согласился немец. – Но живой он попадет во Взгужевежу или мертвый – это не играет никакой роли. Труп тоже вполне сгодится. Труп даже предпочтительней – с ним хлопот меньше. Так что выкопаем мы твою Агделайду и доставим куда надо.
– Вам придется иметь дело с императором, – сказал Бурцев, глядя исподлобья. – Мы его пленники. Рупрехту не понравится, что нас допрашивают и убивают не в его присутствии и без его ведома.
– Не беспокойся, с Его Величеством мы уж как-нибудь договоримся, – немец нагло осклабился. – Да и не узнает господин Рупрехт о вас ничего. Вы ведь сбежали из замка. Мы за вами гнались. Не догнали… Ну что, приступим? Землица здесь хорошая, без камней. Рыть – одно удовольствие…
– Фашист! – выплюнул Бурцев. – Ублюдский фашист!
Улыбка эсэсовца стала шире.
– А когда зароешь девчонку, займешься своей могилой. В общем, копай и думай, пока копаешь. Это твой последний шанс, полковник. И ее тоже. Будешь говорить – будете жить. Оба. Не будешь – пеняй на себя.
Вообще-то насчет «будете жить» у Бурцева имелись бо-о-ольшие сомнения. Фигня все это.
– А чтоб тебе лучше работалось… – Немец вытащил левой рукой кинжал, присел возле связанной Аделаиды, приставил лезвие динстдольха к щеке княжны. Правая при этом по-прежнему направляла висевший на шее «шмайсер» на Бурцева. – Увижу саботаж – начну резать. С личика начну, а там видно будет.
