распространялись в народе и многих соблазняли; пастыри церкви жаловались на него царю, и царь, все еще уважавший Аввакума, ограничился тем, что послал к нему Григорья Стрешнева с советом молчать и не распространять проповедей в народе. Аввакум сначала было послушался, но ненадолго: вскоре он еще сильнее прежнего начал восставать на архиереев и послал царю новую челобитную, в которой просил совершенно тогда еще невозможного низложения Никона и восстановления иосифовских обрядов. Государь разгневался, и бывшие в Москве архиереи представили ему, что Аввакум не простой враг Никона, но расколоучитель, которого необходимо удалить из столицы. Царь Алексей Михайлович все еще любил Аввакума и ограничился новым выговором за то, что он отбивает народ от церкви. Тогда Аввакум возмечтал о своей силе и еще с большим против прежнего фанатизмом стал продолжать свою проповедь. Нередко бывал он в доме известного окольничего Ртищева и у него вступал в споры с православными учеными людьми. Тогда решено было отправить его в новую ссылку, на Мезень, куда через год по возвращении из Сибири и отправили его с семейством. Сан протопопа остался однако за ним, но служить ему было запрещено. В Мезени он продолжал устно и письменно распространять свое учение, — посылая грамотки в Москву, Боровск и другие места к своим приверженцам, и наконец начал писать окружные послания, именуя себя „рабом и посланником Иисуса Христа', „страдальцем, юзником за веру', „протосингелом россiйскiя церкви'. Так прошел 1665 г. Между тем в Москве собрался собор для суда над Никоном и для устройства церковных дел. Главных расколоучителей для соборного убеждения стали свозить в Москву; привезли и Аввакума (февраль 1666 г.). Здесь стал было его увещевать Павел, митрополит крутицкий, заклятый враг Аввакума и человек крутого нрава. Увещание кончилось обоюдным ругательством и едва не дошло до драки. Аввакума увезли в Боровск и заключили в Пафнутьевском монастыре под начал. Присылали и сюда увещателей: ярославского дьякона Козьму и дьяка патриаршего приказа; но Аввакум так говорит об этом в своей автобиографии: „То же да то же говорят — долго ли тебе нас мучить? соединись с нами, а я отрицаюсь, что от бесов, а они в глаза пуще лезут, и сказку им тут написал с большою укоризною и бранью. А Козьма тот не знаю какого духа человек — въяве меня уговаривает, а втайне подкрепляет еще, говоря: протопоп, не отступай ты от старого благочестия; велик у Христа человек будешь, как дотерпишь до конца'. Через два с половиной месяца Аввакума наскоро взяли к Москве. Это было в начале мая. В патриаршую крестовую палату, где собрался собор русских архиереев, под председательством Питирима, митрополита новгородского, первого привели Александра, епископа вятского; но он раскаялся в своем заблуждении и тотчас же занял место на соборе. Затем привели Аввакума. Он, как сказано в 4 деянии собора, „стязан быша и не покорися клеветник и мятежник, паче же злобе злобу прилагая, укори в лицо весь освященный собор, вся неправославными нарицая; тем же правильно осудися иерейства лишен быти и онафеме предатися'. Его расстригли и прокляли, вместе с Федором дьяконом, в Успенском соборе, за обедней 13 мая 1666 г. Когда протодьякон возгласил им анафему, Аввакум, а за ним и Федор возгласили анафему архиереям. И было смятение в церкви, и в то же время было „великое нестроение вверху', то есть во дворце: царь Алексей Михайлович поссорился с царицей Марьей, которая стояла за Аввакума, уехал в Преображенское, где и пробыл целую неделю. Многие бояре были тоже на стороне Аввакума, особенно князь Воротынский и князь Иван Андреевич Хованский, содержавший Аввакума на свой счет и известный впоследствии по стрелецкому бунту. Хованского в это время, за излишнюю приверженность к раскольникам, наказали батогами. Расстриженный Аввакум был посажен на патриарший двор, потом отвезен в Угрешский монастырь не дорогой, но, чтобы люди не видали, болотами. Здесь сидел он в тюрьме более четырех месяцев, затем опять был переведен в боровский Пафнутьев монастырь, где сидел в тюрьме без малого год и распространял раскол между монашествующими. Наконец повезли его в Москву для новых увещаний пред лицом восточных патриархов александрийского и антиохийского в Чудове монастыре. Увещания происходили через переводчика, архимандрита Дионисия, так как патриархи по-русски не разумели. Они говорили Аввакуму, что все православные на Востоке содержат те самые обряды, которые и в Москве соблюдаются, — один он стоит в своем упорстве. „У вас православие пестро от насилия турецкого, — отвечал непреклонный Аввакум: — и дивить на вас нельзя, что немощны стали. Приезжайте и вперед к нам учиться'. Патриархи, не понимая Аввакума, задумались, а русские архиереи стали горячо упрекать его в дерзости. Его стали бить; Иван Уваров потащил было его вон из палаты, но Аввакум закричал: „Постой, не бейте! Говори, Дионисий, патриархам: как вы, прибивши человека, станете обедню-то служить?' Архиереи сели, а Аввакум лег у дверей, говоря: „вы посидите, а я полежу'. Все засмеялись; русские говорили: „дурак Аввакум и патриархов не почитает'. — „Мы юроди Христа ради', — отвечал он. Тем увещанье и кончилось. И записано в деянии соборном: „паки увещен бе ко обращению, но тщетен труд и ждание бяше тем же градским судом на заточение послан в острог Пустозерский'. Сообщников его в это время казнили; казнь грозила и Аввакуму; но, по ходатайству царицы, она была заменена ссылкою в Пустозерск. Ему даже не вырезали языка, как Лазарю и Епифанию, с которыми он и Никифор, протопоп симбирский, был сослан в Пустозерск. Но в застенке московском он получил 70 ударов кнутом. В конце 1667 г. Аввакум с женой был привезен в Пустозерск и посажен в земляную тюрьму, так же, как и Лазарь, Епифаний и Никифор. Но и сидя в этой тюрьме он продолжал так же, как начал, — писал письма в Москву и в другие места, писал даже послание к царю. Четырнадцать лет просидел он в Пустозерске. Наконец дерзкое письмо его к царю Федору Алексеевичу решило участь Аввакума и его товарищей. Письмо это он начинает скромно и смиренно: „Благого и преблагого и всеблагого Бога нашего благодатному устроению блаженному, и преблаженному и всеблаженному государю нашему, свету светику, русскому царю и великому князю Феодору Алексеевичу — не смею нарещися богомолец твой, но яко некий изверг и непричастен, ногам твоим издалека вопию, яко мытарь: милостив буди, Господи! Подстилаю главу и весь орган тела моего со гласом: милостив буди мне, Господи!' Но потом, когда начинает говорить о патриархах и архиереях, забывает тон письма, много напоминающего известное послание Даниила Заточника, и так говорит: „А что, государь царь? Как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илья пророк, всех перепластал в один день, не осквернил бы тем рук, а освятил бы, чаю'. И затем, понося память царя Алексея Михайловича, ругая патриарха Иоакима, называет себя протопопом, хотя уже и был лишен этого сана, и посылает царю благословение. В других письмах из Пустозерска, особенно к какому-то Симеону, он еще более дозволял себе. Патриарх Иоаким стал настоятельно требовать казни расколоучителей, из далекого Пустозерска поддерживавших и распространявших раскол повсюду. Было повелено: „за великия на царский дом хулы сожечь их'. Это было исполнено в Пустозерске 1-го апреля 1681 г. На площади построили сруб из дров, на котором сгорели Аввакум, Лазарь, Епифаний и Никифор. Аввакум предвидел казнь и заблаговременно распорядился имуществом и роздал книги. На казнь собрался народ и снял шапки… Дрова подожгли — замолчали все; Аввакум народу говорить начал и крест сложил двуперстный: „вот будете этим крестом молиться — вовек не погибнете, а оставите его — городок ваш погибнет, песком занесет; а погибнет городок, настанет и свету конец!..' Огонь охватил казнимых, и один из них закричал; Аввакум наклонился к нему и стал увещевать… Так и сгорели. В Пустозерске за лесом есть площадка; там крест стоит и зовется Аввакумовым. Раскольники считают Аввакума мучеником и имеют иконы его. Судя по этим иконам, Аввакум был высокого роста, широк в плечах, с длинной седой бородой, кудрявыми седыми волосами, имел большие глаза, прямой, тонкий нос, лицо сухощавое. Лазаря и Епифания раскольники признают также святыми, но Никифора не признают за то, что он на костре закричал и просил пощады, соглашаясь на все. Местное предание в Пустозерске прибавляет, что только одного (Никифора) кости нашли в пепле, и что три, а не четыре голубя вились над горевшим костром в поднебесье. Никифора нет и в „Российском Винограде', соч. князем Андреем Денисовичем Мышецким. Сочинения Аввакума (в рукописи) следующие:
При каждом из сочинений обозначены начальныя слова для того, что в рукописях эти сочинения различаются между собою. Начальные слова заимствованы из трех экземпляров XVII века, находящихся у автора статьи.
1. Послание из Пустозерска, начинается: „Моя братия возлюбленная'.
2. Беседа о наятых делателях; нач.: „Благослови владыка благовестити'.
3. Об Ионе, казначее казанском; нач.: „В 166 году послан бысть в Казань'.
4. Послание к Феодоре Морозовой, княгине Евдокии Урусовой и Марье Даниловой; нач.: „Протопоп Аввакум раб и посланник'.
5. Второе послание к ним же; нач.: „Не обленюся и еще припомянуть'. В некоторых списках эти два послания соединены в одно.
