За ним потянул жребий и Фрэнсис, и ему также досталась длинная соломинка. Судьба Генри была всем ясна: на его долю выпала короткая соломинка. Он взглянул на Леонсию, и в его глазах было такое отчаяние, что она невольно почувствовала к нему сострадание. В свою очередь, Фрэнсис, заметив сожаление на ее лице, призадумался. Да, это был единственный выход. Только таким образом можно было выйти из создавшегося положения. Как бы сильно он ни любил Леонсию, еще сильнее было в нем чувство долга по отношению к Генри. Фрэнсис не колебался ни минуты. Весело хлопнув Генри по плечу, он воскликнул:
— Послушайте, я единственный холостяк среди вас, который не боится брачных уз. Я женюсь на ней!
Генри испытал такое чувство облегчения, как будто избавился от смертельной опасности. Он протянул Фрэнсису руку, и они обменялись рукопожатиями, глядя друг на друга честным открытым взором, на который способны только честные и прямые люди. Ни один из них не заметил, какое горе отразилось на лице Леонсии при этой неожиданной развязке. Та, Что Грезит была права, не права была Леонсия: она любила сразу двух мужчин и тем самым отнимала у царицы ее законную долю счастья.
Любые споры, которые могли бы возникнуть, были предупреждены появлением маленькой девочки из Большого Дома, которая вошла вместе с женщинами, принесшими пленникам завтрак. Наблюдательный Торрес первым заметил ожерелье на шее девочки. Это была нитка великолепных крупных рубинов.
— Та, Что Грезит только что подарила мне ожерелье, — сказала девочка, польщенная явным восхищением, которое вызвало у чужеземцев ее новое украшение.
— И у нее есть еще такие камни? — спросил Торрес.
— Ну, конечно, — ответила девочка. — Она только что показала мне огромный сундук, наполненный ими доверху. Там были камни разного цвета, гораздо больше этих, но только они не были нанизаны на нитку, а лежали, как вылущенные горошины.
В то время как остальные ели и пили, Торрес нервно курил свою папиросу. Наконец он встал, отговариваясь легким недомоганием, которое не позволяет ему принять участие в трапезе.
— Послушайте, — торжественно заявил Торрес. — Я говорю по-испански лучше вас, Морган, и к тому же, без сомнения, мне лучше известен характер испанских женщин. Чтобы доказать вам мое дружеское расположение, я сейчас отправляюсь к ней и попытаюсь отговорить от ее матримониальных планов…
Один из копьеносцев преградил Торресу дорогу, но, побывав с докладом у царицы, вернулся и дал ему войти. Царица, полулежа на своем ложе, приветливо ему кивнула.
— Почему ты не ел? — заботливо спросила она и, после того как он пожаловался на отсутствие аппетита, добавила: — Тогда, быть может, ты хочешь пить?
Глаза Торреса сверкнули. После всех испытаний, которые выпали на его долю в последние семь дней, к тому же стоя на пороге новой авантюры, в которой он решил, чего бы это ему ни стоило, добиться успеха, он чувствовал, что ему необходимо подкрепиться. Царица хлопнула в ладоши и отдала приказание явившейся на ее зов прислужнице.
— Этому вину много-много лет. Впрочем, тебе это должно быть хорошо известно, если ты сам, Де- Васко, привез его сюда четыре столетия назад, — насмешливо произнесла она, когда один из слуг внес и откупорил небольшой деревянный бочонок.
Возраст бочонка не вызывал никаких сомнений, и Торрес, уверенный в том, что бочонок переплыл океан четыреста лет тому назад, почувствовал неодолимое желание отведать его содержимое. Прислужница наполнила огромный кубок, и Торрес, осушив его, был поражен мягкостью и сладостью благородного напитка. Но не прошло и минуты, как чудодейственная сила вина огненной влагой разлилась по его жилам и затуманила мозг.
Царица приказала ему присесть на край ложа, у ее ног, и спросила:
— Ты пришел незваный. Что же ты хочешь сказать мне или попросить у меня?
— Я тот, кого избрали, — ответил он, покручивая ус и стараясь принять победоносный вид, подходящий для любовного объяснения.
— Странно, — заметила она. — Я не твое лицо видела в Зеркале Мира. Здесь произошло… какое-то недоразумение. Не так ли?
— Да, недоразумение, — охотно согласился он, прочитав в ее глазах, что ей все известно. — Во всем виновато вино. В нем таится чудодейственная сила, она заставила меня открыть тебе мои сокровенные чувства. Я так страстно желаю тебя!
С лукавой усмешкой в глазах, она снова подозвала прислужницу и приказала ей наполнить кубок.
— Быть может, произойдет еще какое-то недоразумение, а?.. — поддразнивала она его, когда он осушил кубок до дна.
— Нет, о царица, — ответил Торрес. — Теперь мне все ясно. Я сумею побороть свои истинные чувства. Выбор пал на Фрэнсиса Моргана, на того, который поцеловал твою руку.
— Это верно, — торжественно промолвила царица. — Его лицо увидела я в Зеркале Мира и поняла, что сбудется то, что суждено.
Ободренный ее словами, Торрес продолжал:
— Я его друг, его лучший друг. Тебе, от которой ничто не скрыто, известен обычай брать за невестой приданое, и вот он послал меня, своего лучшего друга, чтобы разузнать все и осмотреть твое приданое. Должен тебе сказать, что он один из самых богатых людей у себя на родине, где много богатых.
Она так стремительно вскочила с ложа, что Торрес весь съежился и пригнулся к полу, в ужасе ожидая удара ножом между лопаток. Но царица быстро проскользнула к порогу внутренних покоев.
— Иди сюда, — повелительно позвала она его.
Перешагнув через порог, Торрес сразу сообразил, что находится в ее опочивальне. Однако он не стал разглядывать убранство. Подняв крышку тяжелого, окованного медью сундука, царица подозвала его. Торрес повиновался и, заглянув внутрь, увидел самое изумительное зрелище в мире. Маленькая девочка сказала правду. Неисчислимые груды драгоценных камней, точно вылущенный горох, наполняли сундук — бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды — самые ценные, самые чистые и самые крупные, какие ему когда-либо доводилось видеть.
— Погрузи руки в сундук по самые плечи, — промолвила она, — и убедись, что это действительность, а не сонное видение и бред твоего воображения. Тогда ты сможешь рассказать об увиденном твоему богатому другу, которому суждено стать моим мужем.
Торрес, в мозгу которого чудодейственный старый напиток зажег яркое пламя, повиновался ее приказанию.
— Неужели эти стекляшки так интересны? — насмешливо спросила царица. — Ты смотришь на них, точно глазам твоим представилось волшебное зрелище.
— Мне никогда и не грезилось, что где-то на свете могут существовать такие сокровища, — бормотал он, опьяненный этим богатством.
— Они стоят дороже всего на свете?
— Да, это так.
— Дороже любви, доблести и чести?
— Да, они стоят дороже всего этого. Они сводят с ума.
— Можно ли купить на них искреннюю любовь мужчины?
— На них можно купить весь мир…
— Послушай, — продолжала царица. — Ты мужчина. И не раз, наверное, держал в своих объятиях женщину. Можно ли на них купить женщину?
— С самого сотворения мира женщин покупали и продавали за драгоценности. Из-за них же женщины продавали себя.
— А смогут ли они купить мне сердце твоего друга Фрэнсиса?
В первый раз за все это время Торрес взглянул на нее и забормотал бессвязные слова; он бессмысленно кивал головой, опьяненный выпитым вином и обезумевший от такого количества невиданных сокровищ.
— Разве они имеют такую цену в глазах Фрэнсиса?
