Александра собиралась на всю зиму в Петербург.
– Тем лучше. – Князь взял со стола колокольчик и позвонил. На пороге появился Прохор, и Адашев велел принести чай. Саша вздохнула. Допрос затягивался, кабинет уже не казался ей таким уютным, а его хозяин – доброжелательным. Откуда вдруг этот внезапный интерес к ее семье? Или он узнал о затеянной ею авантюре и теперь играет с ней в кошки-мышки?
Прохор принес чай. Еще месяц назад Саша и думать не думала, что будет сидеть за одним столом с Кириллом Адашевым, спокойно разговаривать с ним, холодея от страха, что ее вот-вот разоблачат.
Князь, узнав о предполагаемом отъезде графини Волоцкой в Петербург, казалось, потерял к ней всяческий интерес и принялся выспрашивать учительницу о ее семье. И опять Саше пришлось заняться безбожным враньем. Хотя они и продумали с Серафимой свою легенду до мельчайших подробностей, некоторые вопросы поставили ее в тупик. Князю вздумалось узнать, как она оказалась за границей, если ее родители к этому времени окончательно разорились. Пришлось срочно выдумывать историю про тетку, оставившую небольшое наследство, позволившее Александре не только побывать во Франции и Испании, но и получить хорошее образование, и только Июльская революция 1830 года заставила ее покинуть Париж. Это замечание вызвало новый град вопросов, князь, наверное, окончательно замучил бы ее, если бы Саша не возмутилась:
– Ваша светлость, вы, возможно, считаете, что я была в первых рядах мятежников и лично общалась с королями? К вашему сведению, я покинула Париж в первые дни восстания и знаю о нем в основном из газет.
Адашев, похоже, смутился:
– Простите, но из российских газет мы вообще ничего толком не поняли. После событий двадцать пятого года на сообщения о волнениях в Европе наш Цензурный комитет наложил табу. – Он посмотрел на часы. – Кажется, я действительно злоупотребляю вашим временем и терпением, но наша беседа еще раз показала, что оно у вас безмерно. – Поднявшись, князь подал руку Саше. – Позвольте поблагодарить вас за вечер. Давно уже у меня не было такой интересной собеседницы. – Он склонился к ее руке. На мгновение ему показалось, что гувернантка в испуге отдернет ее. Адашев усмехнулся про себя. По всей вероятности, ей никогда не целовали руки и вечер наедине с мужчиной тоже для нее в диковинку...
Тихонько подойдя к своей постели, Саша зажгла свечу и осторожно приподняла одеяло. На сей раз там ничего не было. Девушка облегченно вздохнула, по правде сказать, ей уже надоели каверзы неистощимого на выдумки Андрея. Хотя сегодня она несколько раз ловила на себе его взгляд. Юный князь смотрел с одобрением и уже с явным интересом выслушивал ее рассказы по истории и географии. С гораздо меньшим пылом он занимался письмом и арифметикой, а более всего полюбил их прогулки в парк, лес, по берегу озера. Младший Илья охотно рисовал и мог часами наблюдать за ежами, которых братья запустили учительнице и Серафиме под одеяло на вторую ночь пребывания девушек в княжеском доме.
Да, приручить мальчишек оказалось гораздо легче. Саша вспомнила, с каким восторгом они приняли ее предложение построить крепость изо льда и снега. Весь вечер рылись в книгах, пока не нашли гравюру с изображением крепости Измаил и иглу, ей пришлось пообещать сыграть с ними в эскимосов, но без ужина из строганины, которую они приготовили из замороженной семги, странным образом перекочевавшей из ледника в детскую. А сегодня утром Андрей попытался запрячь в санки дворовых псов, но ничего из этого не вышло. Пряча покрасневшие глаза, он решил согласиться с учительницей, которая с самого начала предсказала ему неудачу: северных собак учат бегать в упряжке с раннего возраста. Особо ценятся сильные вожаки, за них эскимос отдает столько же пушнины и оленей, сколько за жену.
...Саша распустила тугой узел, стягивавший ее волосы целый день, тщательно расчесала их и заплела в косу. Какое все-таки удовольствие хотя бы на ночь избавиться от опостылевшего чепца и дурацкого платья! Во время вечернего разговора с князем она особенно остро ощутила свою ущербность, сотворенную собственными руками. Зачем обманывать себя и Серафиму, что ей глубоко безразлично, как князь относится к ней. Ей не нужна его жалость, претит этот вежливый интерес и сдержанные похвалы. Однако не стоит надеяться, что Кирилл Адашев сможет полюбить страшненькую и нелепую в своем одеянии гувернантку.
Потушив свечу, графиня нырнула под одеяло, и в тот же миг что-то влажное звонко шлепнулось ей на лоб, обдав холодными брызгами. Вскрикнув, она соскочила с постели. Быстро зажгла свечу. На подушке расплылось мокрое пятно, а рядом лежал разорванный бумажный пакет, закрепленный длинной бечевкой, этакое водяное «ядро» – итог ее дневного рассказа о соревнованиях юных индейцев на точность броска. Только вместо рыбьего плавательного пузыря Андрюшка воспользовался бумагой, а целью послужил ее лоб. Из детской донеслось сдержанное хихиканье. Юный Вильгельм Телль дожидался результатов стрельбы по мишеням.
Саша, накинув халат, вошла в детскую, присела на постель маленького негодника.
– Андрюша, как ты думаешь, я сегодня устала? – Мальчик не ответил, быстро свернувшись калачиком. – Я не говорю о том, что дурно мешать уставшему человеку отдыхать. Меня интересует одно: ты хочешь, чтобы я, как и мистер Олдебраун, покинула усадьбу?
– Нет-нет, – вскинулся на своей постели Илья. – Не смейте уезжать! – Отбросив одеяло, мальчик в длинной ночной рубахе босиком пробежался по ковру к постели брата, взобрался Саше на колени. Она обняла его, прижав к себе худенькое тельце. – Ты, Андрюша, негодяй! – продолжал выговаривать брату малыш. – Я ведь просил тебя не делать «бомбочку». Я завтра же скажу папеньке, что мадемуазель Александра из-за тебя хочет уехать.
– А ты гнусный шпион! – донеслось из-под одеяла.
– Только посмейте уехать! – вдруг всхлипнул Ильюшка, крепко обняв учительницу за шею. – Я тогда сбегу из дома и отправлюсь путешествовать!
– У, нюня! – презрительно проворчал Андрюшка, высунув голову из своего укрытия. – Маменькин сынок! Вечно у тебя глаза на мокром месте! – И угрюмо добавил: – Простите меня, мадемуазель Александра! Хотите, я завтра десять диктовок напишу и два раза холодной водой обольюсь, только не уезжайте! – И тут же поспешил оправдать свою готовность к завтрашнему подвигу: – Не думайте, что я боюсь папеньку. Просто никто, кроме вас, не будет строить с нами крепость.
– Спасибо, дружок! – Саша потрепала Андрея за вихор. – Выходит, и я могу быть для тебя полезной! – Она отнесла малыша в постель и, склонившись, поцеловала в лоб. Илья вновь всхлипнул и, обхватив ее за шею, поцеловал в щеку, шепча:
– Побожитесь, что никогда не уедете! Я папеньку завтра попрошу, чтобы он не брал другого учителя.
– Ильюша, милый мой! – Саша, погладив ребенка по шелковистым волосам, печально улыбнулась. – Ты должен знать, что я не смогу быть вечно рядом с тобой. Пройдет еще пять лет, тебя отправят учиться, и гувернантка уже не будет нужна. – Она вновь поцеловала малыша, укутала его одеялом и вернулась к постели старшего брата. – Спокойной ночи, Андрюша!
– Почему вы никогда не целуете меня на ночь, как Ильюшку? – прошептал мальчик, взяв гувернантку за руку и прижавшись к ней щекой.
– Я думала, тебе это неприятно, – шепотом ответила Саша и поцеловала маленького упрямца. – Спи спокойно! Не забывай, завтра мы должны многое сделать.
– Я помню, а холодной водой все равно два раза обольюсь.
– Это будет просто замечательно! Граф Суворов, когда готовился к взятию Измаила, тоже два раза в день обливался – утром и вечером...
Серафима так и не проснулась, а Саша долго ворочалась, вспоминая сегодняшний разговор с князем и не ведая, что он занят тем же самым, только не в постели, а в кресле у камина. После ухода гувернантки он пытался работать, но, выкурив трубку, почувствовал легкое головокружение и неприятную сухость во рту. Пришлось отставить почти готовый доклад, и, плеснув в бокал вина, Кирилл устроился возле огня.
Странная идея пригласить мадемуазель в кабинет и болтать с ней около двух часов не давала ему покоя. Никогда в жизни князя не интересовали гувернантки. В детстве он их слегка побаивался и потому не любил. Во взрослой жизни воспринимал как неизбежную часть воспитания сыновей. Ни одну из гувернанток не помнил в лицо или по имени, испытывая лишь досаду при поисках новой воспитательницы.
Однако эта особа беспокоила Адашева с первого ее шага в его кабинете, и только этим он мог объяснить свой интерес. То она отвечала на вопросы коротко и смущенно, а то вдруг не выдерживала, и
