придавил его ладонью. Я задыхалась и изнемогала от омерзения. К тому же у меня опять заболела шея и затошнило. А он уже мял и тискал мою грудь, облизывал и кусал ее. От бессилия слезы потекли у меня по лицу. Эта сволочь была на грани того, чтобы снова изнасиловать меня, чуть ли не в моем доме, в пяти шагах от моих близких. И, похоже, не боялся, что нас застанут в беседке, не боялся, что это станет известно моему мужу. Воистину зверь возник вчера у меня на пороге...
Я снова, почти не соображая, что делаю, попыталась вырваться, но Клим уже вошел в раж. Теперь он не заботился о том, что мне больно. Его руки, горячие и потные, ломали мне тело, выворачивали ноги. Он сопел и стонал и вскрикнул торжествующе, когда добился того, что и в первый раз. Я с трудом сознавала, что это происходит во мне: все эти движения, толчки... Стол скрипел и грозил подо мной развалиться, я, казалось, продавила затылком столешницу, а Клим все сопел на мне, кряхтел, вскрикивал и стонал. Казалось, это никогда не закончится. Правда, теперь я не чувствовала боли, но, самое стыдное, я вдруг перестала ощущать эти движения как противные мне. Невольно я приняла его ритм и, когда он снял руку с моего лица, схватила его за плечи и приподняла бедра... «Господи! Что я делаю?» – пронеслось у меня в голове, и тотчас волна необыкновенного, никогда не испытанного чувственного удовольствия накатила на меня, и я не сдержалась. Я жалобно всхлипнула, выдав себя с головой. Судорога пробежала по телу, и я опять, абсолютно непроизвольно, выгнулась ему навстречу...
– О! – простонал Клим, отваливаясь в сторону. – Анька! Я чуть не умер на тебе!
Он отпустил меня, и я тут же соскочила со стола, но запуталась в джинсах и чуть не упала. Я вся была липкая, мокрая. Я чувствовала этот непристойный, порочный запах, который исходил от меня. Меня затошнило, но я нашла в себе силы натянуть джинсы и отбежать от стола. Ворошилов сидел, развалившись в кресле, он даже не соизволил застегнуть брюки и ухмылялся. Рубаха его была расстегнута, галстук болтался на голой груди.
– Что, Анюта? Понравилось? – Он скабрезно улыбнулся. – Я же говорил, доставлю массу удовольствия! А то иди, повторим! У меня это быстро! Десять минут, и готов! А постараешься немного, то почти мгновенно!
Я попыталась запахнуть кофточку и поняла, что запахивать нечего. Порядочная часть моего туалета валялась на полу. На мне остались лишь рукава и часть спинки.
Клим поднял что-то двумя пальцами со стола, и я поняла: мой бюстгальтер.
– Выкуп, девушка, выкуп, – дурашливо протянул Клим, – ночь в твоей постели, и получишь свое добро обратно, конечно, если не хочешь, чтобы он оказался на письменном столе твоего муженька. Представляешь, в его кабинете такое украшение. А можно на стену повесить или на лампу... Как ты думаешь, он обрадуется подобному сувениру?
– Что тебе нужно от меня? – прошипела я. Меня трясло то ли от холода, то ли от возбуждения. Сейчас я могла запросто убить Клима, подвернись мне под руку подходящее орудие возмездия.
– Любви! – расхохотался Клим. – Только любви! И не злись, тебе было хорошо со мной. Этого не скроешь.
– Мерзавец! – выкрикнула я. – Проваливай отсюда! – и выбежала из беседки.
Вслед мне полетел бюстгальтер и повис у меня на плече. Я сдернула его и скомкала в руках.
– Аня! Постой! – я услышала топот за своей спиной. Клим бежал следом.
Я прибавила скорости и буквально взлетела на крыльцо. Навстречу мне выскочил Редбой и залился счастливым лаем. Клим остановился у крыльца и снова позвал меня. Я схватила за шкирку Редбоя, втащила его в дом и захлопнула дверь. Щелкнул замок, и только тогда я почувствовала себя в безопасности. Я села на пол и обхватила голову руками. Редбой ластился, облизывал мне руки и тихо поскуливал.
На крыльце раздались шаги, и в дверь постучали. Редбой насторожился.
– Аня! – раздался голос Ворошилова. – Открой! Давай поговорим без истерик.
Редбой залаял. Он словно почувствовал мое смятение и что я боюсь человека за дверью. Лай его принял угрожающий оттенок, и когда Клим снова постучал, он бросился на дверь с незнакомым мне утробным ревом.
– Уходи, – сказала я, – не хватало, чтобы соседи сбежались! И не ломись в дверь, все равно не открою!
Он что-то буркнул в ответ, я не разобрала, что именно, потому что прошла в кухню. Слегка раздвинув жалюзи, я наблюдала за тем, как Клим вернулся в беседку, прихватил свой портфель и направился к воротам. У калитки он оглянулся, и у меня замерло сердце, неужели вернется? Нет, постоял пару секунд и вышел за калитку. И почти сразу раздалось урчание мотора. Луч света пробежался по воротам: Клим разворачивал машину. Мотор заревел, он, видно, с ходу врубил большую скорость. Свет фар метнулся и исчез, а через минуту смолк и гул мотора.
– Смылся! – вздохнула я с облегчением и почти бегом, срывая на ходу одежду, бросилась в ванную.
Я с остервенением терла себя губкой, гораздо сильнее и дольше, чем когда старалась избавиться от краски. И запах, который она источала, был во сто крат приятнее, чем тот, который оставил на мне Клим. Странное дело, я не плакала, а лишь ругалась сквозь зубы, стараясь припомнить тот лексикон, которым владел мамин сосед по даче, вечно не просыхающий дядя Петя. Он был виртуоз по этой части, но, кажется, я его переплюнула. Будь у моих стен уши, они бы давно покраснели от моего надругательства над родным языком. И доставалось как раз не Климу, что толку сотрясать воздух, если этот мерзавец уехал. Последними словами я поносила и проклинала себя за то, что показала свою слабость, поддалась его напору и отреагировала, как должно реагировать женщине в постели с любимым мужчиной.
Даже горячий душ не смог избавить меня от озноба. Я натянула на себя теплый спортивный костюм и шерстяные носки, но все равно зуб на зуб не попадал от холода. Причем он шел изнутри, и, чтобы избавиться от него, я прошла на кухню, достала из шкафчика начатую бутылку коньяка и залпом выпила полстакана.
Дрожь отступила, но зато навалилась такая тоска, что я присела на стул и разрыдалась. Что за дрянь со мной происходит? Что за подонки окружают меня в последнее время? Тут я подумала, что механически причислила к подонкам и Сережу. И заревела уже в голос. Он-то и есть первейший подонок, если по его вине я должна была влезть в грязную историю, испытать непомерный ужас и унижение. Я снова плеснула в стакан коньяка. Но выпить его мне не дали, равно как и выплакаться. Зазвонил телефон. Я схватила трубку и услышала встревоженный голос Риммы.
– Аня, что случилось? Куда ты опять подевалась? Звоню, звоню, не откликаешься! Клим давно уже уехал, а тебя все нет и нет. Дети без тебя спать не ложатся. Ты разрешишь Тане съездить завтра утром с Мишкой на рыбалку?
– Пусть едут и Редбоя с собой прихватят, – сказала я через силу. Коньяк уже начинал действовать, и у меня слипались глаза. – Только чтоб осторожно! Скажи Мише, пускай Татьяну ни на шаг от себя не отпускает. – Я привычно инструктировала Римму, хотя хорошо понимала: Миша не хуже меня знает, как вести себя на рыбалке в компании с маленькой девочкой и хулиганистым псом, но повторение – мать учения. От этой заповеди я никогда не отступала.
Или нет, сегодня как раз отступила. Всего час назад я попалась в ту же самую ловушку. Я скрипнула зубами от ненависти к себе самой и чуть не запустила трубкой в стену. Остановил меня голос Риммы.
– Девочка, что с тобой? Я ведь чувствую, что-то случилось! Приходи ко мне. Тебе надо выговориться! Прошу тебя, Володя тоже уехал. Очень жалел, что не простился с тобой!
– Сейчас! Сейчас приду! – произнесла я через силу. – Только я пьяная, ничего?
– Пьяная? – поперхнулась от неожиданности Римма. – Когда ты успела? Клим, что ли, напоил?
– Чтобы он сдох, твой Клим! – рявкнула я в трубку.
И сама испугалась. Раньше я никогда себе не позволяла разговаривать с Риммой в подобном тоне. И вообще я очень редко выходила из себя. А сейчас вся моя грязная сущность, о которой я даже не подозревала, перла из меня как прокисшее в тепле пиво.
– Извини меня, – сказала я в трубку, – сильно переволновалась сегодня, вот и бросаюсь на всех, даже на тебя. Но я очень тебя люблю, Риммочка, не обижайся на меня, дуру малахольную. Сейчас приду и все расскажу.
Мне хватило полчаса на то, чтобы доложить Римме почти полную версию сегодняшних событий. Дети уже спали, на кухне возилась Тамара. Она позвякивала посудой, мыла ее и расставляла по шкафчикам. И что-то тихо напевала при этом. По случаю поздних гостей она осталась ночевать у Риммы. И
