огнестрельное оружие. Знаешь, – оживился Добров, – как раньше закаляли клинки? Возле кузницы стоял наготове всадник. Раскаленное в горне лезвие кузнец передавал ему в руки. И всадник с места пускался вскачь, летел во весь опор строго до определенного места, подняв клинок над собой. Сталь закалялась быстрым движением воздуха. При испытании такой сабли одним ударом отсекали голову взрослому быку. Показали мне как-то такую же. Владелец сгибал клинок в колесо. Страшно было смотреть, сердце екало: вот-вот сломается. И ничего. Сталь только чуть-чуть дрогнула и приняла прежнюю форму.
Вадим говорил, но я почти не слушала его, исподтишка рассматривая его в профиль. Лоб, нос, подбородок… Это, скажу я вам, был профиль настоящего мужчины. Сильного и волевого. О мужчине с таким профилем мечтает если не каждая первая, то каждая вторая женщина России. А может, и не только России. У меня пересохло в горле, и я незаметно, как мне казалось, облизала губы. Поездка в машине сквозь вечерний сумрак наедине с мужчиной, который способен вызвать зависть подруг, определенно настраивала на другие мысли, отнюдь не благочестивые.
Конечно, я злилась на себя и корила за легкомыслие, но гормоны, что поделаешь, действовали сильнее, чем доводы разума. И только химическими реакциями в организме можно объяснить, что я не вырвала руку из цепких пальцев Вадима, когда тот вдруг схватил мою кисть и резко встряхнул.
– Чего молчишь? – спросил он сердито. – Я стене рассказываю?
– Очень внимательно тебя слушаю, – огрызнулась я. – И мне действительно интересно. Но зачем задавать вопросы, если и так все понятно?
– Ну, прости. – Вадим расплылся в улыбке. В полумраке его лицо казалось почти черным, а зубы и белки глаз сверкали особенно ярко. – Тебя только зацепи!
Вдруг Добров заглушил мотор и некоторое время молча в упор рассматривал меня. А я покорно ждала, когда он покончит с этим занятием.
– Слушай, – сказал Вадим, снова блеснув полоской зубов, – я тебе верю. И, честное слово, больше ни в чем не упрекну. Отдыхай себе на здоровье! Тем более с завтрашнего дня. – Он вновь завел машину. – Одно прошу: если обещала помочь Сырме, помоги!
– Ты и тут во мне сомневаешься? – вздохнула я. – А мне и самой интересно поставить здесь спектакль. Разумеется, это громко сказано – поставить…
– Молодежи у нас нечем заняться, – отозвался Вадим. – Никаких развлечений, кроме телевизора. Сырма – молодец, взялась за восстановление клуба. Молодежь привлекла…
– А ты обещал его отремонтировать. Так Сырма сказала.
– Обещал, ну и что?
Мне почудилось недовольство в голосе Вадима.
– Великое дело! – продолжал он в том же духе. – Зато молодежь не будет по вечерам пиво глушить. А то ведь кое-кто уже и колется…
Я покачала головой.
– Вадим, скажи на милость, ты стыдишься разве, что помогаешь людям? Кстати, про мост я тоже знаю. В смысле, что ремонтируешь его. И все за свой счет?
– Вот только в мой карман не лезь! – Вадим резко вывернул руль, объезжая коров, разлегшихся поперек проезжей части. – Это не твои заботы!
Хрупкий мир грозил вот-вот лопнуть и перерасти в новый конфликт. Я поспешила сменить тему, сказала я торопливо:
– Прости, это действительно не мое дело. Но про Илико-то можно спросить?
– Можно. – Голос Вадима потеплел. – Отличный парень. Работает на стройке в Сочи. Хорошо зарабатывает.
– Но что ему мешает жениться на Сырме? Я поняла из ваших разговоров, какие-то предрассудки?
– Предрассудки, чтоб их! – в сердцах бросил Вадим. – Сырма живет, как ты знаешь, в Члоу, а Илико – в Зухбе, по ту сторону реки. Люди этих сел испокон века не знаются друг с другом. Из-за чего возникла вражда, никто уже и не помнит. Самое интересное, что в советские времена оба села были отделениями одного чайного совхоза. Пытались помирить их с помощью партийных указивок. Но не тут-то было! Кажется, отделение в Члоу стало победителем соцсоревнования, и вместо примирения вражда разгорелась с удвоенной силой. Все это последствия кровной мести.
В тот момент мы свернули на ответвление дороги. Теперь я знала, что оно ведет к дому Вадима. Ориентирами выступали две высоченные узкие башни, чьи стены напоминали вертикально поставленную мостовую. Только «брусчатка» была крупнее. Верх башен венчали крепостные зазубрины, в стенах имелись узкие бойницы. Они словно охраняли вход в ущелье, по которому вилась дорога.
– Думаешь, зачем раньше в горах строили башни? – спросил Вадим. И сам же пояснил: – В них месяцами скрывались от кровной мести. Война шла не только между селениями, но и между домами. Достаточно было сказать обидное слово, ударить человека или его лошадь камчой, просто пнуть собаку, чтобы получить пулю в лоб. И тогда мужчины поднимались в башни. Они забирали туда женщин и детей, прокопченные мясные туши, боеприпасы, наполняли водой деревянные баклаги. Мне рассказывали, бывали случаи, когда мужчины отсиживались в башнях годами. Пока кровная месть не была осуществлена, старики гневались, молодые издевались, жены отказывались ложиться в общую постель. Землю не возделывали, пропадал скот от бескормицы, гибли люди.
– Вот почему Сырма хочет поставить «Ромео и Джульетту», – вздохнула я. – Действительно, очень похожие обычаи. Война кланов…
– Сегодня Митан подарил непростой кинжал. Мергиани принадлежат к древнему роду князей Тадешкелиани. Их кровная месть с родом свана Бекмурзы продолжалась более ста лет, с начала девятнадцатого века. А закончилась, когда один из представителей рода Бекмурзы поймал и убил безобразника и самоуправца Тенгиза Тадешкелиани, чем сравнял счет. Если не ошибаюсь, на счету той и другой стороны было по пятнадцать человек.
– Этим кинжалом убили столько людей? – ужаснулась я.
– Ну, не только кинжалом. Из ружья Шалико тоже нескольких прикончили. Видела у него раритет? Чуть ли не ровесник русско-японской войны.
– Но Илико и Сырма… Тоже кровная месть между родами?
– Нет, там другая история. Как мне рассказывали, во времена коллективизации прадед Сырмы написал письмо Сталину, прося в нем, как он выразился, «о небольшом одолжении». Дескать, если уж совсем невмоготу большевикам без колхозов, пусть колхозы живут и процветают. Только не надо трогать абхазов, потому что абхазу, глядя на колхоз, хочется лечь и тихонько умереть. Естественно, письмо не дошло до Сталина. Его перехватил прадед Илико. Он работал начальником почты. И передал его в НКВД. Прадеда Сырмы арестовали и отправили в сибирские лагеря, где он и сгинул. Видно, не пережил страшные морозы. Вот отсюда и пошла вражда. Непримиримая!
– Ты думаешь, отец Илико пойдет на уступки?
– Не пойдет, даже не сомневаюсь. Но попробовать нужно. Он у меня старший на лесопилке. Очень рассудительный и неглупый малый.
Про лесопилку я не стала уточнять, а то собеседник опять рассердится, что лезу в чужой карман, и спросила:
– А что там Сырма говорила, дескать, в реку броситься придется, если не разрешат свадьбу?
– Глупости говорила, – поморщился Вадим. – Есть тут на берегу скала. Говорят, лет сто назад парень с девушкой прыгнули с нее в воду. Тоже родители не разрешили им пожениться. Я уже говорил Сырме, чтобы выбросила подобную муть из головы. А то не посмотрю, что взрослая девица, надеру уши.
– Неужели ничего, абсолютно ничего нельзя поделать?
– Эти люди не поддаются на уговоры. Обычаи – святое дело. Правда, от кровной мести раньше можно было откупиться. Плата определялась специальным судом из двенадцати родственников убийцы и тринадцати родичей убитого. Но и там все давалось непросто. Бывали случаи, когда споры приводили к новым убийствам прямо на месте судилища, и тогда вражда вспыхивала снова. Женщины просто не успевали снимать траурные одежды.
– Я уже заметила, – кивнула я. – Здесь пожилые женщины носят только черные юбки и платья.
– Так сколько у них родственников-то. Месяца не проходит, чтобы кто-то не умер.
– Может, и в случае Сырмы какой-то выкуп можно заплатить? – осторожно спросила я. – Виноватой
