червяков в голове людям?
– Ты прав! Но я не могу бросить свою работу. У меня раскопки, университет и вообще масса обязательств...
– А тут тебе, девочка моя, придется выбирать, кем или чем ты пожертвуешь. К тому же все проблемы решаемы, если развести их с умом.
– Хорошо, – вздохнула Марина, – но дай мне подумать.
Он молча покачал головой.
Марина умоляюще посмотрела на него.
– Пойми, мне просто страшно менять свою жизнь. А дочь? Что она скажет, когда узнает, что ее мать собралась замуж? Ей шестнадцать, самый обидчивый возраст.
– Твою дочь я возьму на себя. Кстати, она похожа на тебя?
– Какое это имеет значение? На меня или на мужа... Она умная и красивая девочка. Через год ей поступать в вуз. Сам понимаешь, это легче сделать в университете, где я преподаю.
– О боже! – Арсен трагическим жестом воздел руки к потолку сеновала. – Давай перенесем эти разговоры на утро. А то мне захотелось закрепить пройденное... – И он снова поцеловал Марину в губы, а его рука ласково накрыла ее грудь. – У такой худышки и такая полная грудь, – сказал он, когда смог наконец перевести дыхание. Его рука скользнула ниже. – И талия осиная без всякого корсета. Порода!
– Какая порода? – удивилась она. – Что ты имеешь в виду?
– Потом, – прошептал он ей на ухо и опрокинул вдруг на спину. – Сейчас я не буду спешить, чтобы ты поняла, кого потеряешь, если будешь упрямиться.
Марина ничего не успела ответить, потому что Арсен прижался губами к ее груди, а его пальцы скользнули вдоль ее бедер...
– Сладкая моя, – прошептал он, задыхаясь.
И Марина снова отдалась на волю его рук и губ...
* * *
– Поспи еще немного, – сказал Арсен тихо, когда они смогли оторваться друг от друга. – А я выйду покурю. Кажется, распогодилось.
И Марина заметила косые лучи солнечного света, которые робко пробивались сквозь щели сеновала. В них танцевали пылинки. Те самые пылинки, которые Арсен и Марина заставили танцевать несколько минут назад.
– Подожди, не уходи, – произнесла она, борясь со сном. – Расскажи все-таки, где ты меня видел?
– Хорошо, расскажу. – Арсен сел и накинул на плечи тельняшку, в которую прежде была одета Марина. – Тем более это произошло очень давно, когда мне было лет десять-одиннадцать и матушка повезла меня в какой-то музей.
– Музей? – сонным голосом переспросила Марина. – Ты любишь ходить по музеям? – И, сладко зевнув, потянула к себе одеяло.
Арсен встал на колени и заботливо укутал ее, а затем снова сел рядом.
– Маменька у меня – большая любительница старины, – продолжал он, задумчиво взирая на солнечных зайчиков, затеявших скачки на потолке, – и почти каждые выходные мы разъезжали на отцовской машине по ближним и дальним окрестностям Москвы и соседним областям. Где только мы не побывали: в Ясной Поляне и в Тарханах, в Болдине и в Михайловском, в Тарусе и в Боблове, в Константинове и в Поленове, в Шахматове и в Мелихове... Словом, легче перечислить, где мы не бывали... В тот раз мы забрели в какой-то музей, не помню чей, потому что я ровно ничего там не запомнил, кроме одного портрета. На нем была изображена поразительной красоты женщина. Она сидела на берегу пруда в белом платье и в белой шляпке, а на коленях у нее лежал букет сирени... – Арсен горько усмехнулся. – Меня словно приковали к этому портрету. Я стоял возле него битый час, пока мать не оттащила меня за руку и не отругала. Я так и не узнал, кто изображен на портрете и кто его автор. Сначала почему-то стеснялся спросить у матери, а потом, когда спросил, она не смогла вспомнить этот портрет. Мы ведь посещали массу музеев... – Арсен снова усмехнулся, но уже смущенно. – Знаешь, я много лет мечтал об этой женщине, представлял ее своей невестой, женой... Пытался даже рисовать ее портрет. Но все напрасно, художник из меня аховый! Так вот, эта женщина удивительным образом похожа на тебя. Или ты на нее! Я не мог ошибиться! Те же брови, нос, губы, линия плеча, высокая грудь и лебединая шейка. А еще руки, просто прелестные руки, изящные, с длинными тонкими пальцами. Точь-в-точь твои...
Арсен взял Марину за руку и только тут заметил, что она крепко спит. В полумраке ее лицо казалось намного моложе. Его не портили даже свежие царапины на лбу и щеке. Кожа ее порозовела, а едва заметная горькая складка возле губ и вовсе разгладилась. Арсену очень хотелось снова поцеловать ее, но он побоялся, что Марина проснется, и тихо покинул сеновал. Требовалось срочно дозвониться до Москвы. А он отнюдь не жаждал, чтобы Марина услышала этот разговор.
Глава 14
Утро оказалось неожиданно ясным и солнечным. Словно и не бушевала ночью гроза, не поливал землю дождь и не лютовал дикий ветер. Марина спустилась по шаткой лестнице с сеновала и остановилась в нерешительности. Только сейчас она заметила двух огромных кавказских овчарок, которые поднялись при ее появлении и направились к низкому плетню. Он отделял сеновал от большого загона, в котором разгуливали несколько рыжих телят, обросших на удивление длинной шерстью.
Было уже поздно спасаться бегством. Перемахнуть плетень для таких собак – сущий пустяк, к тому же Марина до сих пор ощущала сильнейшую слабость. У нее кружилась голова, в ушах шумело, в глазах мельтешили черные мушки, а при виде овчарок у нее и вовсе подкосились колени от страха.
Марина застыла на месте, припоминая, бросаются ли обученные собаки без команды на неподвижный объект. Кажется, она где-то читала, что не бросаются. Но это не прибавило ей оптимизма, потому что Марина не знала, как те же собаки реагируют на голос застывшей от страха жертвы. По этой причине она не рискнула позвать на помощь. К тому же она сильно сомневалась, что у нее вообще хватит сил закричать. А еще она недоумевала, почему Арсен покинул ее. Ведь он не мог не знать о собаках, тогда отчего же оставил ее на съедение этим угрюмым псам? В их намерениях Марина нисколько не сомневалась, потому что овчарки, не спуская с нее глаз, улеглись под плетнем. И стоило ей переступить с ноги на ногу, как они приподнялись на лапах и глухо заворчали.
Марина беспомощно огляделась по сторонам и заметила вилы, прислоненные к стенке сеновала. Неплохое оружие при самообороне, но они находились на расстоянии двух-трех шагов, и где гарантия, что она успеет добраться до них прежде, чем псы вцепятся в ее горло.
Было бы лучше, если бы овчарки стали лаять, но эти две настолько чувствовали свое превосходство, что даже не соизволили гавкнуть. Со стороны это выглядело, наверное, комично, но пережитый ночью смертельный ужас напрочь лишил Марину чувства юмора.
Она снова посмотрела на вилы, хотя прекрасно понимала, кто именно выйдет в этой схватке победителем. Возможно, собаки не успеют загрызть ее до смерти, но в грязи изваляют изрядно, и хорошо, если только изваляют...
Марина вздохнула. Что такое происходит в природе? Отчего ее размеренная и спокойная жизнь в каких-то три дня полетела вверх тормашками? И чем закончится этот полет, не суждено знать никому...
Сердце ее стиснули мрачные предчувствия. Еще ночью счастье, казалось, было совсем рядом. Стоило протянуть руку, обнять его за плечи... Но наступило утро, и счастье вновь отодвинулось, ушло, ускользнуло за горизонт, исчезло, как исчезают ночь или день....
Где-то за сараями звонко заголосил петух, закудахтала, подзывая цыплят, наседка. Скорее всего, ее беспокоил коршун, который гордо парил в заоблачных высях. Хрюкнула свинья, замычала корова, затем звякнула дужка ведра, и следом послышался густой мужской голос: «Но, но, Янка, охолонись!»
– Эй, – осторожно подала голос Марина, – кто-нибудь! Отгоните собак!
Из примыкавшего к загону сарая показался человек в серой войлочной шапочке-«сванке», которая прикрывала гладко выбритый череп, а густая борода и роскошные усы, видно, восполняли недостаток волос на голове. Был он под два метра ростом, с широкими плечами и узкой талией и одет в выцветшую тельняшку и старые армейские брюки, заправленные в высокие резиновые сапоги.
«Это же Лавр!» – догадалась Марина, да и кто еще, помимо бывшего священника, мог носить в здешних местах окладистую русую бороду?
