подбородок.
– Посмотрите мне в глаза! – сказала она повелительно. Черные пятна зрачков сузились, хотя она продолжала улыбаться. Только улыбка стала более напряженной, будто приклеенной на полоску блестевших в тусклом свете зубов. Алексей нервно сглотнул. Александра сняла руку у него со лба и тоже нервно рассмеялась. – В молодости мы все готовы к подвигу, но если
– Но я очень много думал об этом... Я готов буквально на все... Я восхищен вами... и хочу быть рядом. Конечно, если вы позволите... – Он вновь взял ее за руку. – Я ведь даже нарисовал ваш портрет. Только я не видел ваших волос, поэтому на портрете они темные...
Завадская расхохоталась.
– Они на самом деле темные, а выкрасила я их после побега с каторги. Жутко ядовитый цвет, но кое- кому очень нравится, – произнесла она слегка кокетливо, но взгляд ее по-прежнему оставался напряженным. И Алексею вдруг показалось, что с ним играют в кошки-мышки, правда, лениво, без азарта, но роль кошки отвели явно не ему...
– Хорошо, – произнес он с обидой, – если вы меня отвергаете... Возможно, вы не верите мне? Из-за моей службы? Но, честное слово, я совсем ею не дорожу! Я могу уйти хоть сейчас. Вы только скажите!
– Ну что вы, Алеша! – Завадская ласково посмотрела на него. – Зачем же так резко! Просто я боюсь, что вы быстро во всем разочаруетесь и я стану виновницей ваших разочарований.
– Но я могу быть полезен вам. – Алексей вскочил на ноги. – Наша вторая встреча не случайна. Видно, там, – он ткнул пальцем в потолок, – все это давно определено. Иначе мы бы просто разминулись. Я ведь по чистой случайности, из-за дождя, задержался у приятеля. И вы наверняка тоже совершенно случайно оказались на этой тропинке одна.
– Да, – удивленно произнесла Завадская, – я действительно никогда не хожу по этой тропинке одна. Но извозчик умудрился застрять в канаве, и мы с Григорием битый час помогали ему оттуда выбраться, пока я окончательно не вымокла и не замерзла. Тогда Григорий отправил меня домой. Но вам не кажется, что грабитель знал, что я буду возвращаться одна, и поджидал именно меня, потому что по этой тропке даже днем мало кто ходит?
– Вы наверняка ошибаетесь, – возразил Алексей, – возможно, он поджидал первого, кто попадется. Не выйди я от приятеля чуть позже, вполне мог оказаться на вашем месте.
– Но тем не менее вы очень удачно появились, как раз вовремя, иначе я просто бы умерла со страху! И вы так ловко уложили его! А ведь у него и револьвер был, и нож...
– Когда-то я тоже увлекался французской борьбой, – смутился Алексей, – даже из дому убежал в пятнадцать лет. Полтора года скитался с одним цирком. Там и научился кое-чему. Чемпионских лент не заработал, но зато встречался со многими борцами. Правда, Григория вижу впервые.
– Вы убегали из дома?! – изумилась Завадская. – И ваши родные не искали вас?
– Конечно же, искали, а я слишком поздно понял, что натворил. Отец нашел меня в Саратове и даже за уши не отодрал, просто сказал, что матушка чуть не умерла после моего исчезновения.
– А сейчас ваша матушка здорова?
– Слава богу, здорова! После смерти отца никуда не выезжает, живет в нашем имении под Смоленском.
Завадская с интересом взглянула на Алексея, хотела что-то еще спросить, открыла было рот, но в этот момент на пороге возник Григорий. Многозначительно посмотрев на Завадскую, он скрылся за дверью, которая вела из гостиной в прихожую. Это Алексей постарался запомнить, когда его вносили в спальню.
– Алеша, простите, но я вынуждена на некоторое время покинуть вас, а вы пока займитесь чем-нибудь. Газету почитайте, что ли... – Она ласково улыбнулась, но по взгляду, который Завадская бросила вслед борцу, Алексей догадался, что она встревожена.
Женщина торопливо вышла, а Алексей пересел на край дивана поближе к двери, взял в руки газету «Сибирские ведомости» и тут же наткнулся на сообщение об ограблении ювелирного магазина Вайтенса. Быстро пробежал его глазами, остановившись на паре абзацев, с особым восторгом повествующих о разгроме, учиненном неизвестными преступниками в одном из самых шикарных магазинов города. Дальше шли домыслы репортера о сумме похищенных драгоценностей, и Алексей поморщился, представив лицо Тартищева в тот самый момент, когда эта газетенка попадет ему в руки. После подобной статейки непременно вызовут Федора Михайловича на ковер к губернатору, это уж как пить дать вызовут... Но главные события произойдут чуть позже, и можно только догадываться, в какой крендель завьются хвосты личного состава сыскной полиции после визита Тартищева к высокому начальству...
Алексей отбросил газету в сторону и прислушался. За дверью что-то крайне возбужденно обсуждали. Два или три раза он уловил слово «грек», произнесенное почти трагическим шепотом. Говорил мужчина, и наверняка Изя Фейгин, потому что иногда срывался на фальцет. Борец гудел басом, но редко. Похоже, его мнением не слишком интересовались. Преобладал в разговоре голос Завадской. Выходит, прав оказался Вавилов, когда предполагал, что эта дама верховодит всеми этими господами с сомнительным прошлым...
Впрочем, самое поразительное в этой истории было то, что он совершенно спокойно, как само собой разумеющееся, воспринял превращение цирковой кассирши в Александру Завадскую. Независимо от собственного сознания он долгое время жил предчувствием этой встречи, ждал ее, знал, что она неминуема, но только слегка опешил, когда обнаружил, что вторично выступил в роли спасителя этой странной женщины, которая пытается ввести убийство в ранг добродетели.
А ведь как заныло его сердце в то мгновение, когда Тартищев сообщил о ее смерти, как сжалось при виде огня, превратившего в пепел ее портрет... Алексей недовольно поморщился. Конечно, судьба опять свела их на узкой дорожке, но почему-то на этот раз он не испытывал даже частички того душевного трепета, который ощущал вплоть до уничтожения портрета. Возможно, блестевшие, словно в горячке, глаза и дряблая шея сумели гораздо быстрее, чем его дядька или Тартищев, развеять тот романтический ореол, который весьма исправно создавало его воображение. Вдобавок рыжий цвет ее волос мгновенно вызвал в памяти те весьма нецеломудренные откровения, на которые расщедрился Дильмац в своем дневнике.
И хотя Алексей понимал, что нельзя видеть в каждой рыжеволосой женщине порочную бестию, которую столь яркими красками живописал старый бонвиван, на всякий случай решил не сбрасывать со счетов и Завадскую. Кто ее знает? Возможно, у нее в порядке вещей не только убивать, но и торговать своим телом ради призрачных идеалов, ради светлого будущего, за которое она, не задумываясь, готова сложить свою голову.
Знать бы только, для кого это будущее станет светлым? И скоро ли?
Тем не менее он чувствовал себя крайне гнусно. Было неимоверно стыдно за свой давний, неосмотрительный поступок. Он спас эту женщину от виселицы, но скольких людей она приговорила к смерти только за то, что они исправно исполняли свой долг перед государем и Отечеством, а сколько еще поплатятся жизнью, и все по той причине, что Алексей Поляков позволил ей когда-то скрыться с места преступления?..
Он опять прислушался. Спор за стеной продолжался, только голос еврейчика звучал более устало, а Завадской – более раздраженно. Борца и вовсе не было слышно, словно он переместился в другую комнату...
В какое-то мгновение Алексею захотелось подкрасться к двери и приложить ухо к замочной скважине, но, смерив взглядом расстояние от дивана до порога, он тут же отбросил эту мысль как весьма опрометчивую – вряд ли он успеет добраться до дивана, если Завадская со своими приятелями вздумают неожиданно вернуться в гостиную.
Поэтому, отбросив попытки понять, что происходит за дверями гостиной, он принялся ломать голову над тем, каким не поддающимся разумению образом Александре Завадской удалось не только воскреснуть, но и бежать с Тары.
Если Тартищев сказал, что бежать оттуда невозможно, значит, действительно невозможно! Алексей успел не раз убедиться в том, что его начальство зря слов на ветер не бросает. Но у этой дамы получилось
