средство довести человека до белого каления и вынудить его сказать порой даже то, о чем он ни сном ни духом не помышлял сказать.
Завадская сжала ладони и гневно сдвинула брови, но заговорила вполне спокойно:
– Алексей, жизнь приучила меня быть осмотрительной и осторожной. Но вам я верю, хотя вы всячески пытаетесь вывести меня из себя. Возможно, вы мстите мне за то, что я пришла к вам в спальню? Но поймите, это было выше моих сил. И это не мгновенный порыв, который заволакивает мозг и лишает нас способности мыслить здраво. Нет, здесь другое... Я сама не пойму, что со мной происходит... – Она закрыла лицо руками и прошептала: – Мне казалось, что я умру, если через секунду не поцелую вас.
– О чем вы говорите, о какой мести? – Алексей прекратил изучать собственные ногти и перевел взор на Завадскую. – Какой мужчина не мечтает о подобной мести со стороны красивой женщины? Я и подумать не смел, что вы обратите на меня внимание! – Он встал с кресла и пересел на диван рядом с Завадской. Взял ее руки в свои, теперь от них пахло лавандовой водой, и принялся покрывать их поцелуями. – Если вы позволите, я последую за вами хоть на край света. Вы только прикажите, я все исполню, лишь бы вы поверили, что я не бросаюсь словами. Ведь я не помышляю своей жизни без вас с того момента, когда вы попросили меня проводить вас до дома...
– Хорошо, Алеша. – Завадская мягко отстранилась, и он вновь поймал ее торопливый взгляд, брошенный на часы. – Вы сможете доказать это на деле, хотя я понимаю, ваша служба может послужить препятствием для выполнения моей просьбы.
– К черту службу! – воскликнул Алексей и привлек ее к себе за запястья. – Говорите, что я должен делать! Я готов на все, чтобы доказать вам свою преданность.
– Не горячитесь, мой друг. – Она легонько щелкнула его по носу. – Задание пустячное, но, если его удастся выполнить, вам придется покинуть не только службу, но и вовсе уехать из Североеланска. И, возможно, даже на некоторое время уйти в подполье?
– В подполье?
– Да, на нелегальное положение. Жить под чужим именем, по чужому паспорту. Скрываться, менять квартиры, переезжать из города в город. Даже ваша матушка не должна будет знать, где вы находитесь. Поверьте, это не каждый выдержит.
– Это настолько противозаконно?
– Поймите, Алеша, я вас еще раз предупреждаю, борьба против существующего режима всегда противозаконна для тех, кто эти законы пишет. У нас свои законы, и мы их свято соблюдаем. Если вы готовы жить по нашим законам, мы примем вас с распростертыми объятиями. Но учтите, мы тоже не прощаем тех, кто по какой-то причине их нарушает. И жестоко подобных отступников наказываем, особенно за предательство и трусость. Ведь одно без другого не бывает.
– Я все понял. Не надо мне дальше объяснять. – Алексей выпрямился в кресле и строго посмотрел на Завадскую. – Я принял решение и не отступлюсь от своего слова ни в коем случае. Я с вами, Александра, если вы склонны мне поверить. И я готов выполнить все, что потребуется, даже уйти в подполье. Но предупреждаю, я это делаю не ради ваших идеалов, а ради вас самой. Я хочу быть рядом с вами. И мне кажется, что я тоже вам не безразличен, если вы решились... – Он многозначительно посмотрел на нее.
Завадская прикусила губу и отвела взгляд. Затем заговорила быстро, глотая окончания слов, только по-прежнему в глаза ему не смотрела.
– Алеша, я хочу признаться вам, что взрыв в магазине Вайтенса наших рук дело. Мы очень нуждаемся в деньгах, чтобы вызволить наших товарищей с каторги. Кроме того, деньги нужны на оформление заграничных паспортов. В общем, расходы ужасные, а деньги добыть другим путем в Североеланске просто невозможно. Вот мы и решились на экспроприацию. Деньги эти нажиты неправедным путем, так пусть они послужат благому делу. Но получилось так, что мы обманулись. Денег в сейфе оказалось совсем немного, около трех тысяч. Мы изъяли драгоценности, но продать их в Североеланске почти невозможно, поэтому мы решили их сбыть после, в Москве, там с этим гораздо проще. Но деньги нам нужны немедленно, сейчас. Еще два-три дня промедления, и мы не успеем. Наших товарищей угонят за Вилюй, и все пропало... – Она перевела дыхание и вновь, почти загнанно посмотрела на часы. – Сегодня мы узнали, что в кассе ювелирного магазина Басмадиодиса по чистой случайности остались на ночь пятьдесят тысяч рублей. Выручку не успели сдать в банк... Сейчас нас не интересуют драгоценности. Мы точно знаем, в каком из сейфов находятся деньги. Поэтому времени нам понадобится немного, чтобы вскрыть его и убраться восвояси. – Она подняла глаза и пристально посмотрела на Алексея. – Фейгин будет стоять на улице, наблюдать, чтобы вас не накрыла полиция. Вам с Григорием придется войти в магазин. Вы служите в полиции, сторож откроет двери безоговорочно. Затем в течение минуты или двух вы должны взорвать дверцы сейфа, забрать деньги и выскочить на улицу, где вас будет ждать наш товарищ с экипажем. На все про все вам дается не более трех-четырех минут, иначе на взрыв сбежится полгорода, нагрянет полиция...
– Я должен переговорить с вашим товарищем, который узнал про деньги, – перебил ее Алексей.
– Зачем? – опешила Завадская. – Я все очень обстоятельно рассказала.
– Нет, мне надо услышать от него самого. Возможно, все это дело с выручкой – самая обыкновенная приманка. Тартищев горазд на такие уловки.
– Хорошо, – согласилась Завадская, – сейчас его позовут. Но только надо спешить, – она опять посмотрела на часы, – у нас в запасе совсем немного времени до рассвета.
Она вышла из гостиной и почти тут же вернулась, уже в сопровождении еврейчика.
Кажется, тот еще не ложился. Алексей отметил, что песочного цвета жилет по-прежнему застегнут на две пуговицы из трех, а сюртук выглядел более помятым, чем во время ужина... Фейгин окинул Алексея мрачным взглядом и сразу же перешел к делу:
– Я самолично видел эти деньги в сейфе. Кассир внезапно заболел. Деньги только пересчитали, разложили по купюрам, а сдать в банк не успели. Я случайно увидел, как этот мешок заталкивали в сейф. И еще. – Он посмотрел на Завадскую. – Браслет он положил в тот же самый сейф.
– Какой браслет? – быстро спросил Алексей.
– Да так, – махнула рукой Завадская, – одна безделушка. Совсем недорогое украшение, но он мне дорог как память об одном человеке. По нелепой случайности браслет чуть не потерялся, но Изя говорит, сегодня прямо у него на глазах его вернули в магазин. Оказывается, посыльный из магазина по ошибке доставил его по другому адресу. Я живу на Народной, а его отнесли на Нагорную... Растяпы! – произнесла она с досадой. – А я уж думала, никогда его больше не увижу...
– А что ж вам самой не пойти к греку и не предъявить свои права на браслет? – справился Алексей.
– Да какие у меня права? – удивилась Завадская. – Мне обещали прислать его в подарок. Но не прислали... Я повторяю, этот оболтус посыльный просто-напросто все перепутал. Алеша, – она умоляюще посмотрела на Алексея, – заберите его, пожалуйста, из сейфа. Изя говорит, что этим браслетом заинтересовалась какая-то купчиха, которая в этот момент оказалась в магазине. Не знаю, чем уж ей эта безделица приглянулась, но она пожелала купить именно его.
– Ее муж готов был любые деньги выложить, но грек, видно, побоялся продешевить, сказал, чтобы завтра, то есть уже сегодня, – бросил Фейгин беглый взгляд на часы, – приходили за покупкой.
– А почему ж тогда не сразу продал, если купец готов был платить любые деньги?
– Я и объясняю: побоялся продешевить. Видно, решил еще раз хорошенько осмотреть браслет, прежде чем оценить. Но купец обещал явиться за браслетом непременно завтра. И торопил грека, дескать, завтра же уезжает. Так что можем не успеть и браслет опять уплывет от нас.
– Ладно, я понял. – Алексей поднялся из кресла. – Надо спешить, пока не рассвело.
Завадская быстро вышла из комнаты и вернулась вместе с Григорием, который нес в руках вместительный саквояж. Борец молча достал из него револьверы и раздал: один – Алексею, второй – Фейгину, третий затолкал себе во внутренний карман.
– Быстро выходим! – приказал он. – Стефан уже битый час ждет с экипажем на улице. Дождь перестал, но небо все в тучах. Это нам на руку.
Завадская подала им парусиновые плащи с капюшонами, затем обняла всех по очереди и скрылась в спальне.
Алексей бросил последний взгляд на часы. Было без четверти четыре, когда они покинули
