– Мне тебя учить, как из пещеры выкуривать? Дымари запали, а чтоб дым почернее да погуще был, сырых дровец подбрось! Если и затаился где варнак, обязательно выскочит свежего воздуха глотнуть. Но не думаю, что он в темноту полезет, без света, да с культяпкой своей. – Тартищев посмотрел на Алексея и Ивана, держащих в поводу лошадей. – Вы – со мной! Проверим заимку Синицыной. – И уже тише, не для всех, добавил: – Кабы он туда не ломанул. Место, судя по всему, глухое, затаиться, плевое дело! Одно меня беспокоит... – Он не договорил и махнул рукой: дескать, пошли!
Лошади рванули с места в карьер. Лямпе проводил всадников взглядом и процедил сквозь зубы:
– Опять Федор Михайлович поперед батьки успеть хочет! Придется обломать ему рога. – И посмотрел на Ольховского. – Давайте, Бронислав Карлович, разделимся. Вы со своими орлами обследуете деревню староверов, только осторожнее, никаких конфликтов со старцем! Сразу объясните, что не за рекрутами приехали, а беглого каторжника ищем! А я за Тартищевым присмотрю, чтоб выше головы не прыгнул!
– Я Сипаева должен самолично взять, – произнес хрипло Ольховский. – Я этого мерзавца за ребра подвешу... – Он задохнулся от гнева и яростно потряс зажатой в кулаке нагайкой. – Чтоб меня... боевого офицера... который... под Плевной, мордой о мостовую! Как щенка... – Он вскочил на лошадь. – Мне это седло самолично генерал Скобелев вручил, когда мои молодцы Анвер-пашу схватили, а эта рвань меня... из него... вышиб... Сволочь! – Он вновь потряс плеткой и выругался.
– Успокойтесь, – Лямпе покачал участливо головой, – не принимайте близко к сердцу. Никто вас не винит. Кто ж знал, что калека, с одной ногой, а таким резвым окажется. Говорят, в молодости ему по всей округе равных не было в джигитовке. Бывалых казаков позади оставлял.
– Что мне, легче от этого? Загонит жеребца, скотина, как есть загонит! – Ольховский с тоской посмотрел на штаб-офицера. – Вы что, не помните, во сколько мне Гордец обошелся? А седлу вообще цены нет... Нет, всенепременно я должен этого негодяя схватить!
– Вот и схватите, – произнес Лямпе и нахмурился, – в деревне у староверов. Но снова предупреждаю, никаких эксцессов!
– Слушаюсь, господин штаб-офицер! – взял под козырек Ольховский. – Только не обессудьте, Александр Георгиевич, если мои ребята поучат его маленько.
– Поучи, но не до смерти, – усмехнулся Лямпе и тоже приложил ладонь к виску. – Удачи!
– Удачи! – эхом отозвался Ольховский.
И всадники, пришпорив коней, поскакали в разные стороны.
Глава 31
Широкий двор. По зеленой траве ходят куры и суетятся желтые комочки – цыплята. На заборе сидит серая кошка и блаженно щурится, только кончик хвоста в нетерпении изгибается и выдает хозяйку с головой. Ждет-поджидает момента хитрая бестия, чтоб притупилась бдительность у наседки... А в загоне за домом свободно разгуливают лошади, и одна из них определенно та самая, что принадлежит вдове – серая, в яблоках. За деревянной решеткой под старыми березами – пышные кусты отцветшей сирени. Сквозь них проглядывает ажурная стена беседки, увитая конским каштаном.
Тихо, спокойно вокруг, только пару раз послышались вдруг из-за дома воинственные женские крики, после которых кошка, лениво потянувшись, спрыгнула с забора и ушла в дом. И тут же ее место заняла серая ворона – тоже большая охотница до шустрой птичьей детворы.
Сам дом, сложенный из вековой лиственницы и крытый кедровой плахой, смотрел на мир шестью окнами, одно из которых было открыто, и ветер парусил длинные кружевные занавески, то выбрасывая их наружу, то втягивая обратно.
– Вот так заимочка! – протянул озадаченно Вавилов, когда с полчаса назад они с Алексеем залегли в отведенном Тартищевым месте. – Полк гусар поместится, да еще место останется. – Повозившись под боком у Алексея, он наконец принял самое удобное положение: лег на живот, а локтями уперся в землю. Затем обвел двор взглядом и с недоумением в голосе произнес: – Что-то уж тихо больно! Как вымерли все! А чтоб такую домину обиходить, сколько прислуги потребуется. Кухарка, конюх...
– Дворник, – шепотом добавил Алексей, – кучер, птичница, Малаша... Да, десяток человек, не меньше, только где они все?
И словно в ответ на его слова появился на крыльце ражий детина в красной рубахе в распояску, босиком, с нечесаной головой и бородой. Он поскреб в лохматом затылке, потянулся и побежал за дом. Вслед за ним выглянула небольшого роста, худенькая простоволосая девочка в длинной юбке и цветастой кофте, с хворостиной в руках. Она замахнулась на ворону и что-то сердито крикнула. Ворона нехотя снялась с забора и перелетела на березу. Девочка погрозила ей кулаком и резво помчалась через двор к небольшой сараюшке, притулившейся к забору неподалеку от того места, где лежали в дозоре Алексей и Иван Вавилов.
Алексей пригляделся к ней. И чуть не присвистнул от радости. Малаша, определенно Малаша... Вот ее- то им и надо!
– Слушай, Иван! – зашептал он торопливо. – Сейчас я подползу к забору и попробую подозвать девчонку. А ты наблюдай за домом, если что, дай знать!
– Ладно, ползи, – отозвался тот, – но сдается мне, чисто здесь! Зря только груши околачиваем! Прошка, небось, за тридевять земель уже ускакал!
– Я все ж попробую, – быстро сказал Алексей и, извиваясь ужом, пополз сквозь высокую траву к забору.
Малаша тем временем подбежала к сараюшке и принялась возиться с засовом, бросая то и дело взгляды в сторону окон. И в то мгновение, когда Алексей достиг забора, она отворила дверцу и из нее выскочил огромный лохматый волкодав. Он, как щенок, запрыгал возле девочки, припадая на лапы от счастья, и взлаивал басовито, словно в бочку бухал: «Г-хаав! Г-хаав!»
На крыльцо выглянула женщина постарше.
– Что там, Малаша?
– Бегу, бегу, маменька! – звонко прокричала Малаша и помахала женщине рукой.
Та улыбнулась в ответ и тоже махнула рукой.
– Беги гуляй! Но недолго, а то обед простынет!
Девочка подхватила пса за ошейник и, мелькая пятками, помчалась к воротам. Поначалу пес трусил не спеша, задирая ногу под каждым кустиком или деревцем, но затем вдруг рванул в сторону, как раз к тому месту забора, за которым, вжав голову в плечи, лежал Алексей, очень ясно представивший в тот миг, как волкодав со всего маху вцепляется ему в горло.
– Цезарь! – вскрикнула Малаша, но волкодав подтащил ее к забору и попытался протиснуть лобастую голову между досок. Когда ему это не удалось, он утробно рявкнул и бросился на забор, мощно ударив в него лапами, точно также, как бил в ворота во время визита Алексея в дом Анастасии Васильевны Синицыной.
– Малаша, – прошептал Алексей и, подняв голову из травы, прижал палец к губам. – Постарайся, оттащи Цезаря!
Девочка едва слышно ойкнула, вытаращив глаза от удивления, но тут же подняла валявшийся неподалеку прут и огрела им пса по спине.
– Ах, ты неслух! – вскрикнула она и вновь ударила Цезаря хворостиной по мохнатым бокам. Тот оставил забор в покое, присел на задние лапы и, поедая Малашу глазами, завилял хвостом. Собачий язык свесился наружу, а сам пес совсем уж льстиво заскулил и начал крутить головой, не спуская взгляда с куска сахара, зажатого в худенькой девчоночьей руке.
– Гулять, озорник! – строго приказала девочка и поднесла ладонь с лакомством к собачьей морде. – Бегом за ворота, живо! – Последние слова она добавила почти шепотом и так выразительно посмотрела в сторону Алексея, что он догадался: они относятся скорее к нему, чем к собаке.
Махнув Ивану, чтоб следовал за ним, Алексей вновь юркнул в траву и через пару мгновений притаился за створкой ворот, одновременно делая знаки Ивану, чтоб подбирался ближе, и поглядывая в сторону густой чащи молодого березняка, обступившего небольшое, почти высохшее озеро. Трава и папоротники были там по-особому высоки и скрывали не только Тартищева, но и Лямпе, и еще с пяток жандармов, которых штаб-
