оставил его без работы, и он существовал за счет преподавания физики и геометрии в Тюбингене в колледже братства Святой Марии. За этим занятием в начале 1928 года его и застало письмо Онофре Боувилы, в котором он предлагал инженеру переселиться в Барселону,
– Глуп сам проект, глуп тот человек, который его придумал, а вы глупее всех, вместе взятых. Глупее вас я не знал никого в жизни!
Онофре Боувила усмехнулся и дал ему выпустить пар. Он знал, что жизнь военного инженера в Тюбингене была горше крестного пути на Голгофу: студенты колледжа дразнили его «генерал Бум-бум» и делали объектом самых злых шуток. Однако именно благодаря ему бредовые идеи Сантьяго Бельталя получили научное обоснование. С легкой руки инженера-экспериментатора гениальные теоретические изыски обрели конкретную форму летательного аппарата. Онофре Боувила вынужден был пускать в ход все свое терпение и влияние, чтобы гасить ожесточенные споры, постоянно возникавшие между каталонским изобретателем и прусским инженером, и только ему одному было по плечу превратить вражду в плодотворное сотрудничество. Сейчас результат этого сотрудничества, покрытый строительными лесами, словно кружевной мантильей, стоял посреди павильона.
– Уникальная машина – другой такой нет! – воскликнул он. – Великолепно!
Инженер тяжело вздохнул: ему было невыносимо больно видеть, что огромный талант, неимоверный труд и масса денег ушли на создание безделицы для увеселения толстосума. Онофре Боувила прекрасно понимал причины этой удрученности, но отмахивался от инженера: сейчас не время вдаваться в академические дискуссии. Снаружи раздался грохот канонады, приветствовавшей прибытие на выставку короля и королевы.
– Пора! – проговорил он.
По павильону сновали люди в синих спецовках, перепачканных смазочным маслом; каждый выполнял порученное ему дело, не вникая в то, чем занимались другие; никто не болтал, не прерывал работу, чтобы выкурить сигаретку или опрокинуть стаканчик для бодрости, – пруссак приучил свою команду к железной дисциплине. А команда состояла из элиты рабочего класса, квалифицированных техников, которые ни на минуту не отрывали глаз от приборов и инструментов, даже когда мимо них прошла Мария Бельталь. В какой-то момент Мария поняла, зачем ее сюда привезли, и попыталась ускользнуть, но Онофре твердой рукой, не прибегая однако к грубости, повел ее за собой к аппарату. Когда они поднялись на борт, в глазах девушки появился ужас. «Мария не верит в изобретение своего отца – мелькнуло у него в голове, – а меня принимает за сумасшедшего. Может, она не так уж далека от истины. Кто знает?» Он посмотрел вниз: у его ног лежала вся территория выставки. «Как странно! – думал он. – Отсюда все кажется ирреальным. Бедная Дельфина была права: мир не существует на самом деле, и наша жизнь – это всего лишь иллюзия. Спущусь-ка я пониже посмотреть на лица людей», – подумал он немного погодя. Поменяв позицию рычагов на пульте управления, он снизился. Толпа успокоилась и пристально наблюдала за маневрами машины в воздухе. Когда расстояние между аппаратом и стоявшими внизу людьми уменьшилось настолько, что стало возможным разглядеть экипаж, раздались удивленные возгласы:
– Посмотрите! Нет, вы только гляньте – ведь это же Онофре Боувила! – Люди толкали друг друга в бока, радостно перемигивались. – Это он, это он! А кто эта девушка рядом с ним? Молоденькая и, кажется, красотка, но юбка – смотрите, как оголила лытки! Бесстыдница!
В замечаниях слышалось грубоватое умиление, переходящее в набожное преклонение перед этой неординарной личностью. Вокруг сказочного богатства Онофре ходили целые легенды, а те средства, к которым он прибегал, чтобы достичь своего положения, превратили его едва ли не в легендарного героя. Когда он шел по улице, люди замедляли шаг и украдкой разглядывали его с ног до головы, стараясь прочитать на лице своего кумира подтверждение либо опровержение слухов, сопровождавших каждый его шаг. Завидев его неказистую фигуру, выдававшую в нем черную кость, прохожие искали ответ на мучивший их вопрос: «Неужели он когда-то был анархистом, вором и бандитом? А правду говорят, что он во время войны занимался подпольной торговлей оружием, подкупал многих известных политиков и кабинеты министров в полном составе были у него на жалованье? Что он начал с нуля и добился всего сам, без чьей- либо помощи, а только благодаря собственной отваге и воле?» В глубине души все были в этом уверены, поскольку видели в нем живое воплощение той несбыточной мечты, которая теплилась в груди каждого бедняка. Он был олицетворением их мести за утраченные надежды. И будь он хоть дьяволом в человеческом обличье – какая разница! Разве в этой стране у кого-нибудь есть другой выбор? Поэтому, увидев Онофре Боувилу в летательном аппарате, толпа подбодрила его криками, а потом устроила такую же овацию, какой прежде удостоила его величество.
– Посмотри, как они мне рады, – сказал Онофре, обращаясь к Марии, не осмеливавшейся открыть глаза. – Люди в общем-то не так уж плохи. Слышишь? – Он повысил голос, чтобы перекричать шум мотора. – Люди очень добрые. Диву даешься, как безропотно они терпят все издевательства!
С этими словами он нажал какую-то кнопку; автоматически открылась задняя дверца, и из аппарата вылетели несколько десятков голубей. Почувствовав свободу, птицы собрались в стаю и взмыли вверх подальше от страшной машины. При виде этого зрелища толпа захлебнулась в восторженных криках; не удержался даже сам король. Довольный достигнутым эффектом, Онофре Боувила развернул машину, на медленной скорости подлетел к Национальному дворцу и завис в воздухе на уровне балконов, которые грозили обрушиться под тяжестью сгрудившихся там людей. Теперь он мог рассмотреть лицо каждого вплоть до мельчайшей морщинки.
– Посмотри! Это король. Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствует дон Альфонс XIII! – кричал он, хотя знал, что никто, кроме Марии, его не услышит. – О! Да это Примо де Ривера собственной персоной! – продолжал он. – Эй, пьянчужка! Катись в ад – там тебя заждались черти со сковородками! – Он узнавал знакомые лица и с воодушевлением рассказывал о них Марии. – Видишь вон того верзилу, что смотрит на нас поверх голов? Это Эфрен Кастелс, единственный настоящий друг, который был у меня в жизни. Хотя нет, были, разумеется, и другие, но все они ушли в иной мир. Нам ли теперь унывать! – бодро крикнул он. – Прочь отсюда – тут нам уже нечего делать.
Онофре нажал до упора на один из рычагов, и машина, словно птица, взмыла по диагонали вверх. Под ними, как на ладони, распростерся весь город, потом поплыли Кольсерольская гряда, извилистые ленты Льобрегат и Бесос и, наконец, бескрайнее искрящееся под солнечными лучами море.
– О, моя Барселона! – крикнул он хриплым от волнения голосом. – Боже, как ты хороша! А ведь когда я увидел ее в первый раз, всей этой красоты, которой мы сейчас любуемся, и в помине не было! Вот тут
