молча они надевали какую-то одежду, примеряли очки, в общем, действовали слаженно, видимо, обговорив все заранее.
Слова вертелись у Пашки на кончике языка, тишина тяготила его, но он никому бы не признался, что страх пришел к нему еще там, в гараже, и теперь не покидал ни на минуту.
Сколько времени прошло, он не знал. И лишь с замиранием смотрел, как к двухэтажному каменному дому с узелком приближается девочка. Пронзительно тихо было на улице. Пашка походил около машины, зачем-то тряпкой высветил белый крест на пропыленной обшивке, забрался в кабину. Хотелось одного, чтобы скорей все кончилось, выжать сцепление и покинуть этот переулок. В ушах вязли слова Креста: «Приглядывай за улицей, и чтобы машина была, как часики».
Пашка решился пройтись до угла, посмотреть, что делается там, на улице, как вдруг прилип к сиденью. В зыбком свете подрагивающего фонаря к машине шел милиционер. Он был в сапогах, галифе, сбоку китель топорщила кобура.
— Стоим, браток?
— Стоим, — не сразу сипло выдавил Пашка и понял, что еще два-три вопроса и что-то случится страшное, о котором раньше думать не хотелось.
— К кому приехали, не к Иванчиковым, у них всегда мать недужит?
— Не знаю, наше дело маленькое, приказали — едешь. Всю ночь мотаешься. Инфаркты... — он запнулся, из головы разом вылетели названия болезней. Сейчас он боялся одного, что младший лейтенант попросит у него права, увидит испуганное Пашкино лицо и сразу поймет, зачем он здесь. И он невольно отодвинулся от дверки в сумрак кабины, чувствуя, как жаром наливается его тело. Предательски заподергивалась нога; выбивая неровную дробь о металлическое днище.
Но, видимо, Пашкино возбуждение не привлекло внимания участкового. Время приближалось к полуночи, но в какие часы не увидишь машину с крестом, спешащую на помощь больному. Бдят врачи, несут службу, легкого в ней мало.
— Ну счастливо, браток. Пройдусь еще немного. Ночь-то какая дивная. Будто по Гоголю. Тишина, покой, луна светит.
А Пашка уже немного пришел в себя и стремительно соображал: «Нельзя, никак нельзя, чтобы именно сейчас милиционер пошел улицей. В любой момент может появиться брат и тогда...» И, будто извиняясь, он просительно выдохнул:
— Закурить не найдется, товарищ младший лейтенант (у него чуть было не сорвалось с губ привычное слово «начальник», и от такой близкой беды опять захолодело все внутри), позабыл прихватить с собой.
— Найдется.
Участковый вытянул из бокового кармана пачку сигарет «Опал», прищелкнул по донышку пальцем. Две сигаретки с янтарными мундштуками выскочили навстречу Пашкиной ладони. И Пашка, уже успевший незаметно сдернуть матерчатые перчатки, чиркнул зажигалкой, далеко выставив левую руку с голубоватым огоньком, ослепив на миг участкового. Он уже начал вовсю соображать, а потому, заговорщицки подмигнув, спросил:
— А что, младший лейтенант, поди, живет моя отрада?
Он явно намекал на поздний визит участкового в эти края. Тот улыбнулся на эту шутку. Улыбка была светлой, доброй. Видимо, его тянуло к откровенному разговору, к общению с припозднившимся собеседником.
— А как без этого. Есть отрада и не одна даже. Вон Петька Степанов за грабеж отсидел, административный надзор ему определили. Зайти, проверить — всегда не мешает. Ему в десять вечера уже дома сидеть положено. Вот и смотри телевизор, а по городу не шастай, все меньше соблазнов. А через дом от него Клевцовы живут (он кивнул головой вправо), пьют на пару, а на кухне шаром покати, хлеб сухой, да вода, да детишек трое, как горох, мал мала меньше. Ребятишки смышленые, ничего себе ребятки. Им ласка родительская нужна, а тут... Вот и опять полчаса на беседу. У Пилюгиной сынишка в бегах. Тоже горе, вроде и живут в достатке, на него все тянут, а он номера откалывает. Оно и понятно, безотцовщина. И это только на улице Зеленой. А по участку таких «горячих» точек у меня с полсотни наберется, никак не меньше. И каждую мимо не обойдешь — люди там. А моя отрада самому не дает покоя. Не нравится моя служба. Уехать с дочкой в деревню грозится. И то верно, дочь меня видит, когда в садик утром идем. А что сделаешь, кому-то и эту лямку тянуть необходимо. Не переступать же грязь, ее до последнего комочка под обочину сталкивать надо...
В двух измерениях существовал сейчас Пашка. Не хотелось обрывать разговор с участковым, придержать его лучше у машины, пока Крест все там сладит, пускай разливается о своих бедах. А там, может, увидят ребята участкового, свернут в какой ни есть переулок. И в то же время страх призывал к обратному: быстрее расстаться с милиционером. Пашка чутко вслушивался в тишину, ловил посторонние звуки и не воспринимал уже слов участкового. И вот ему послышалось, как где-то тихо скрипнула дверь. И он не к месту деланно рассмеялся. Сейчас говорить следовало громче, чтобы до Креста та шумливость достала.
— А правда, говорят, сухой закон введут, водка по карточкам будет?
— Да нет, браток. Искоренять это зло самим следует. Чтобы каждый осознал, а если там запреты разные, они лишь о нашем бессилии говорят. Вот так-то.
Таял рубиновый огонек у его губ, стыла тишина.
— Ну, бывай. Пора мне...
Крест и его спутники неторопливо пересекли улицу. На углу на высоком столбе слегка покачивался грязный фонарь. Желтое пятно скользило по асфальту, тени от деревьев смещались, и от этого казалось, что стволы шевелятся. Тревожное чувство не покидало Креста, хотелось курить, но он специально накануне убрал сигареты, чтобы где ненароком не обронить окурок.
Так же медленно они свернули за угол, и Леха чуть не споткнулся. В свете неяркого фонаря около машины стоял милиционер и о чем-то спрашивал Пашку...
Опешил Крест лишь на секунду. В следующий миг в его сознании пронеслось: «Такой свидетель завтра же «разложит все по полочкам», как только узнает на оперативке о совершенном преступлении».
Он быстро перехватил баул в левую руку, правая утонула в кармане, ладонь нащупала теплую рукоятку ножа. Плечом он почувствовал, как напружинился рядом идущий Юсуп, словно приготовился к прыжку.
Тем временем Верти Угол ускорил шаги, прикрыв собой спутников, и Леха оценил этот маневр. Гнат бодро замахал чемоданчиком, видать, принял какое-то решение. Словно добрый знакомый, он уверенно подошел к милиционеру, поздоровался:
— Что, служба, и вам не спится?
— Участкового ноги кормят.
Он улыбнулся широко, добро. Будь младший лейтенант немного опытней, он бы, конечно, обратил внимание на темные очки подошедших (это в вечернее-то время!), на объемистый баул в руке Креста. Но, видимо, спокойный теплый вечер, санитарная машина, чемоданчик в руках приветливого старичка не вызвали у него тревоги.
— К кому вызывали?
— Да тут бабуся одна. Сердчишко прихватило. Пришлось укол поставить, — на ходу выкручивался Остапович.
А Леха все думал и не мог четко представить, «как все обладить». Юсуп будто чувствовал его мысли. Он быстро оглянулся (улица была пустой) и незаметно сместился за спину участкового, уже осмыслив свои действия. Сейчас ЭТО должно было произойти. Нужен был какой-то незначительный толчок. И тут младший лейтенант сам пришел им на помощь.
— Подбросьте, ребята, до отдела. Вам это по пути.
А может, решил схитрить, если узрел что-то. Кто знает?
Открыл Леха боковую дверку, медленно (он еще не мог собраться, чтобы совершить ЭТО) поставил баул на металлическое днище и затем нырнул в неосвещенный салон машины. Остапович мостился в кабинке рядом с Пашкой, скрипели под ним пружины.
— Старый лис, — успел подумать Леха, — уходит в сторону, купайтесь в грязи другие... Ну да хрен с тобой!
