скрывая это под той или иной маской. Он так жаждет нашей любви, а огромнее желание любви может вызвать любовь к жизни. Вы верите в Бога?
— Нет, — ответила Мэриан. Она не чувствовала вины, признаваясь в этом. Она была слишком захвачена разговором и не представляла себе, что Ханна религиозна. Она никогда не ходила в церковь. — А вы верите?
— Да, думаю, что верю. Я никогда не задавала себе такого вопроса, поскольку не способна к размышлениям. Я просто должна верить и должна любить Бога.
— Но, предположим, вы любите что-то, чего нет здесь?
— В известном смысле ты не можешь любить что-то, чего нет. Мне кажется, если ты действительно любишь, значит, оно здесь. Но я не разбираюсь в таких вещах.
Уже почти стемнело. Очертания Райдерса растаяли в небе, оставив созвездие огней. Кто-то пересек дальний конец террасы, спустился по ступенькам и скрылся в направлении рыбных прудов. Серебряная луна сократилась до размеров тусклой золотой монеты, и свет ее уже таял в последних сумерках. Легкий ветерок подул с […?].
Ханна вздрогнула и закуталась в шаль.
— Надеюсь, ветер не начнется снова.
— Le vent se leve — il faut tenter de vivre[5].
— А, — она помедлила, затем продолжила: — Ночи — печальное время суток. Как таинственны день и ночь, это бесконечное чередование тьмы и света. Переход всегда действует на меня. Одолевают грустные мысли — о людях, испуганных и попавших в беду, обо всех одиноких и обездоленных, об узниках… Ладно, я пойду домой, а вы прогуляйтесь по саду.
— Вы не пройдетесь со мной? Давайте сходим на утесы и полюбуемся лунным светом.
— Нет, идите вы. Я лучше подумаю о вас здесь. Идите этой дорогой, так быстрее. Спокойной ночи. Простите меня. — Она быстро встала и скрылась, прежде чем Мэриан успела подняться.
Девушка некоторое время стояла озадаченная и растроганная. Она радовалась, что барьер между ними сломался, но вместе с тем и была взволнована какой-то невнятной мольбой. Ей хотелось сказать:
Луна теперь полностью воцарилась на небосклоне. Мэриан медленно двигалась по саду. Подойдя к воротам, которые показала ей Ханна, она попыталась их открыть, но они не поддались, как будто кто-то держал их с другой стороны. На минуту она забеспокоилась, затем дернула снова, и они распахнулись, осыпав ее землей и песком. Она попыталась выйти.
В саду позади нее луна отбрасывала черную тень от каменной стены. Ровная, общипанная овцами лужайка, что вела к вершине утеса, лежала прямо перед ней. Пустая, лишенная теней, она была пугающе неподвижна при тусклом холодном лунном свете. Мэриан стояла в воротах. Позади простирался густой и притягивающий сад. Что-то в нем пугало и в то же время, как магнит, удерживало ее. Желание выйти прошло. Она боялась сделать хоть шаг наружу и какое-то время стояла в воротах как парализованная, пытаясь сдержать дыхание. Огромный утес оставался холодным и внушительным, видимым и в то же время нереальным. Он, казалось, поджидал, что же сделает девушка.
Глава 7
Спустя несколько минут Мэриан направилась обратно к дому через пришедший в упадок сад, так и не решившись выйти за его пределы. Луна скрылась за облаком. Все вокруг выглядело таким тревожным, что ей пришлось с трудом заставить себя оторвать руки от камня и сдвинуться с места. Она никогда не испытывала ничего подобного, в чувство одиночества вплеталось ощущение, что во тьме что-то подстерегало ее. Она твердила себе:
Вдруг свет взметнулся на нее, и она тотчас же остановилась, увидев, как ее ноги и платье осветились. Гравий хрустнул под ее каблуками. Это был первый звук за долгое время. Свет поднялся к лицу, ослепил ее, и она тяжело вздохнула, пойманная на месте.
— Мисс Тэйлор.
Это был голос Дэниса Ноулана. Ей следовало бы помнить, что он иногда выходил ночами посмотреть на свою рыбу при свете фонаря.
— Мистер Ноулан, вы напугали меня.
— Мне очень жаль.
Они по-прежнему оставались в официальных, немного враждебных отношениях. Шагнув ему навстречу по жесткой траве, Мэриан вспомнила рассказ о том, как он
Минуту они стояли на траве, их разделял круг света. Затем она спросила:
— Можно мне посмотреть рыб? Я их ни разу толком не видела.
Он повел ее, направив свет ей под ноги, к похрустывающей гравием тропе. Три овальных, поросших лилиями пруда когда-то составляли часть итальянского парка, но мощеная дорожка вокруг них уже давно заросла ракитником, молодыми деревцами ясеня и всевозможными дикими цветами. Белые и темно-красные лилии все еще цвели, свет фонаря теперь скользил по большим сухим листьям и закрывшимся головкам. Затем свет нырнул вниз.
Ноулан встал на колени, и Мэриан опустилась рядом с ним. Проволочная сеть, обычно покрывавшая пруды, была снята.
— Для чего эта сеть?
— Против журавлей.
— Журавлей? А, понятно. А то бы они ловили рыбу.
Она всмотрелась вниз, в подводный мир. Он был зеленый, глубокий, полный густой растительности. Рыбы проплывали, не обеспокоенные светом фонаря, с задумчивой медлительностью, округлые и золотистые.
— Это золотистый карась, эти быстрые стройные ребята — язи, золотые язи. А там вы могли бы увидеть линя, он темно-зеленый — едва ли вы сможете рассмотреть его, зеленый линь, тинка.
— Это его зоологическое название?
— Да.
— Как здорово! А где Земляничный Нос?
Ноулан повернулся к ней в темноте, и легкая вспышка фонаря осветила пространство.
— Откуда вы знаете это имя?
— Он был у вас в резервуаре, когда мы познакомились, и вы назвали его мистеру Скоттоу.
— О, он в другом пруду. С ним все в порядке.
Мэриан почувствовала, что задела его. Он, как и все местные жители, обладал достоинством, но был совершенно лишен чувства юмора и не выносил ни малейшего намека на насмешку. Она и не думала насмехаться и, переведя разговор, быстро спросила:
— Как летучая мышь?
— Она умерла.