вовсе не задумываться об этом. Надо просто продолжать радоваться жизни. И мне даже нравится заботиться о счастье других людей».
Именно Кора, вспомнив о покойном супруге, также предложила выпить за Питера Мира. Сразу став более серьезными, все поддержали ее предложение.
— Как странно, — вдруг заметил Клемент, — вы помните фирменный коктейль, которым всех нас угощали перед ужином в доме Питера? Теперь вы понимаете, что это был за коктейль?.. Нас же опоили любовным зельем!
А Джоан добавила:
— Да, то было фирменное зелье, похоже, этот волшебный напиток разрушил все злые чары и освободил наши сердца!
Все рассмеялись и вновь погрустнели, вспомнив Лукаса и Алеф. Никто не предложил выпить за них, их имена вообще не упоминались. До конца этой встречи Хэмпфри Хук успел отвести Харви в сторонку и, серьезно побеседовав с ним, сказал, что ему очень хочется, чтобы они стали друзьями, и что он сделает все возможное, чтобы сделать мать Харви счастливой. Он также завоевал сердце Сефтон, назвав ее очаровательной невестой своего приемного сына. Харви, относясь к Хуку с осторожной симпатией, подумал:
«Maman заявила, что Сеф сумеет наставить меня на путь истинный. А я надеюсь, что этот техасец сумеет наставить на путь истинный maman!»
Между тем в Клифтоне, вскоре после отъезда счастливых парочек, Мой вовсю орудовала ножницами. Заведя руки за голову, она упорно пыталась отрезать свою длинную золотистую косу. Затея оказалась нелегкой. Ножницы были довольно тупыми. Она не стала расплетать волосы, решив, что потом будет трудно собрать их. Туго сплетенная масса волос, очень толстая у основания, никак не хотела поддаваться. Мой спустилась в кухню и вооружилась большими кухонными ножницами. Она уже было собралась идти за секатором, но вдруг почувствовала, что неподатливые пряди, понемногу отделяясь и уступая ее усилиям, начинают сдаваться, и вскоре большая часть косы уже оказалась в ее левой руке. Ножницы со странным тихим скрипом или скрежетом рассекали ее волосы. Не ослабляя усилий, Мой продолжала щелкать лезвиями, наконец вся ее толстая коса осталась у нее в руке. Она посмотрела на эту безжизненное великолепие и быстро вернулась в свою спальню. Еще не придумав, что делать с отрезанной косой, девушка бросила ее на подушку в корзине Анакса, к которой не подходила с того времени, как пса забрали.
— Но как тебе удалось пробраться к нему? — спросил Кеннета Ратбоуна заглянувший в «Замок» Беллами.
Этим ранним утром паб еще пустовал.
— Я забрался туда через заднее окно. Все заранее спланировал, напялил потрепанную одежду и захватил с собой кое-какие инструменты. Один тамошний кадр в белом халате заметил меня, но принял за обычного монтера! А все остальное получилось чертовски легко. Там висела большая доска с именами пациентов и номерами палат. И я, не привлекая внимания, проскользнул в нужную комнату. Прошло явно больше получаса, когда одна из сестер обнаружила меня!
— А он обрадовался, увидев тебя?
— Еще как! Он все держал меня за руку. Расспрашивал, как дела у всех вас. И удивился, почему ты не навестил его.
— О боже!
— Я сказал, что врачи не разрешают нам приходить.
— Но ты же прошел. Как бы мне хотелось…
— Мы так хорошо поговорили, у меня еще никогда не было такого важного разговора, мы могли бы проболтать много часов.
— Конечно, ты, должно быть, успел хорошо узнать его, пока он жил тут у тебя.
— В общем, неплохо, но все-таки тогда он еще оставался для меня загадкой, я не мог толком понять его. Ты знаешь, поначалу я даже думал, что он преступник, скрывающийся от полиции!
— О чем же вы говорили, я имею в виду, когда ты пришел к нему в клинику?
— Ох, он откровенно изливал мне душу, рассказывал обо всем на свете и о себе, конечно.
— О себе? А что именно?
— Ну, думаю, он надеялся, что этот разговор останется между нами.
— Уверен, он не стал бы возражать, если бы ты поделился со мной. Он понимал, что умирает?
— Не знаю. Он сказал: «Мне пора на покой!» Но что значили эти слова? Возможно, просто отдых, верно?
— Ты сказал, что не мог толком понять его поначалу. Но что же ты понял потом?
— Не знаю. По-моему, он в каком-то смысле святой. Или, следует сказать, был святым, я не могу представить, что его больше нет.
— Как и я. Мне он представляется аватарой, то есть неким божественным воплощением, чистым безгрешным созданием, ниспосланным с благой вестью в наш ужасный мир, типа ангела, что ли… Не могу выразить этого словами.
— Нет, ты попал в самую точку, приятель. Но кто ж нам поверит? Возможно, он еще вернется… только не в наше время. Тебе налить еще?
— Нет, спасибо, мне пора начинать паковаться…
— Так ты решил уехать на побережье?
— Да, в свой коттедж. Я пытался продать его, но, к счастью, не нашлось покупателя. Я был бы рад, если бы ты заехал туда и пожил у меня, там мы могли бы продолжить разговор о Питере…
— Да, ты ведь планировал стать монахом, верно? Моя мать тоже хотела уйти в монастырь.
— Правда? Так ты католик?
— Да, вернее, был. Теперь я стал грешным мытарем, или трактирщиком.
— Я заскочу к тебе еще, когда вернусь. Мне очень хочется, чтобы ты рассказал мне подробно…
— Ну, тогда тебе придется поторопиться, на следующей неделе я уезжаю.
— Ох, как жаль…
— Да, перемены, черт побери, грядут перемены. Я тоже собираюсь на покой. Собираюсь вернуться в свою родную волшебную страну, где небеса находятся там, где они и должны быть, — в голубой вышине, — а не сереют в лужах под ногами, как здесь, словно мир перевернулся с ног на голову.
5
Выход к морю
Беллами намеревался уединиться с Анаксом в своем коттедже у моря, но краткое предварительное посещение показало, что дом его цел и невредим, однако в нем холодно, уныло и печально. Поэтому, поддавшись порыву, он пригласил погостить туда Клемента с Луизой и, конечно, Мой и Эмиля. Эмиль пока не мог приехать, его держали в Лондоне торговые дела. Но Беллами через день получал от него письма. Остальные гости уже прибыли. Харви и Сефтон отправились в Италию, получив деньги на это путешествие в подарок от нового отца Харви. Рождественские праздники пронеслись в бестолковой и напряженной суете. Начался январь.
Квадратный и приземистый, сложенный из камня дом стоял неподалеку от устья узкого, пенного и темного, как «Гиннес», потока. Покрытые густой травой холмы, на которых паслись черномордые овцы, спускались к крапчатым рыже-серо-черным скалам с узкими ступеньками и к мелким внутренним водоемам, населенным крошечными рыбешками и актиниями, которых, видимо, совершенно не пугала частота и высота приливов и отливов. Дальше по берегу громоздились темно-серые валуны, испещренные белыми геометрическими структурами совершенно причудливых очертаний, облепленные огромными старыми зеленоватыми раковинами, давно иссушенными и окаменевшими, и украшенные светлыми отпечатками
