— Так давай веселиться, давай поедем в Париж.
— Нет. И у тебя есть кое-что за душой, ты смелая, ты простодушная, это тоже не пустяк, ты личность, ты необразованная и глупая, но ты стараешься, в тебе есть joie de vivre[86] .
— Я хочу, чтобы и в тебе это было. Ты же днями страдаешь. Все, что тебе нужно, это работа.
— Все, что мне нужно, это работа! Как смеешь ты издеваться надо мной! Ты меня презираешь!
— Вовсе нет. Ты высокий, темноволосый и симпатичный.
— Я больше никогда не найду работу, никогда. Понимаешь ли ты, каково сталкиваться с постоянным отказом? Тебе это безразлично, тебе нравится ничего не делать. А мне — нет.
— Можешь писать, разве нет? Ты же начал новую пьесу.
— Не идет она у меня. Не способен я писать.
— А давай займемся чем-нибудь вместе, откроем свое небольшое дело, с деньгами это нетрудно.
— Какое еще небольшое дело? Производить шарикоподшипники или крем для лица? Мы ничего не умеем. Только потеряем твои деньги. Да и в любом случае, я к твоим деньгам отношения не имею.
— Ох, прекрати, дурень! А Джерард не может устроить тебя на работу? Вроде бы он уже пробовал.
— Да, и только что попытался еще раз, был так добр, что направил меня к человеку, который заведует литературным агентством, а тот велел мне проваливать! Джерарду наплевать на меня. Прикидывается благодетелем, чтобы им восхищались.
— Это неправда. Сам говорил, что он заботился о тебе, а потом перестал! Оттого ты и настроен против него!
— Он даже и не заботился!
— Гулл, не будь таким ужасным, когда все налаживается. У нас налаживается, Тамар опять дома, слава богу, и скоро вернется на работу, Джин снова с Дунканом, Рождество на носу…
— Тамар еще одна пропащая душа, которая или загубит себя лекарствами, или умрет от рака. А Дункан убьет Джин, не сможет он дважды простить ее, он лишь притворяется. Держу пари, что она запугана. Однажды ночью, когда они будут в постели, она проснется и увидит, что он смотрит на нее, как Отелло, и он задушит ее.
— Сходил бы ты к врачу и проверился.
— Почему они не сходят у тебя с языка, когда им наплевать на нас? Это в тебе говорит снобизм. Тебе хотелось бы принадлежать к этому кошмарному кругу, но они не будут относиться к тебе или ко мне как к своим даже через сто лет, так что нечего особо стараться!
— Ах, заткнись! Пойти и вступи в Иностранный легион!
— Я уезжаю, говорю серьезно. Сдаю квартиру, уже продал мебель следующему жильцу, продал книги…
— Нет!
— Большую часть. А что, думаешь, было в тех коробках, которые я просил тебя подержать у себя? Я больше не могу позволить себе жить как до сих пор и не собираюсь жить за твой счет. Уезжаю на север.
— На север?
— Хочу быть среди людей, кто действительно страдает, а не прикидывается страдальцем. Быть с остатками человечности, с простым народом, хочу по-настоящему бедствовать. Я должен перестать считать себя буржуазным интеллигентом. Если перестану, то смогу найти работу. Но не здесь, не с вами, не с важничающим Джерардом и вкрадчивым Дженкином и аристократкой Роуз…
— Я поеду с тобой…
— Не глупи. Я и от тебя бегу, ты приносишь неудачу, ты лентяйка.
— Думаю, ты ненавидишь женщин, я заподозрила это, когда мы только познакомились. Я тогда хотела предсказать тебе судьбу.
— И ты суеверна, и бабка твоя была ведьма, и…
— Гулл, ты меня ужасаешь, ты сам на себя не похож.
— Меня нет как такового.
— Теперь ты лукавишь. Признайся, ты не думаешь всего того, что наговорил о…
— О них, нет, признаю, не думаю. Но неужели ты не видишь, что человек в отчаянии?
— Ну, я тоже в отчаянии, только я так не нервничаю. Ну да, у меня есть какие-то деньги, но я не знала, что мне делать с ними или с собой… потом возник ты, и я подумала, что в жизни наконец появился смысл, а теперь ты надоедаешь со своим чертовым отчаянием!
— Бывает время, когда человеку нужно остаться одному, совсем одному.
— Гулл, пожалуйста, может, пойдешь и поговоришь об этом с кем-нибудь другим, с Дженкином хотя бы, я позвоню ему…
— Не получится. Он тоже уезжает, и я его не сужу, он уезжает в Южную Америку.
— Откуда ты знаешь, он что, сказал тебе?
— Марчмент сказал, тот директор школы, я даже к нему приползал, прося работу. Дженкин молодец, только он расскажет Джерарду, и в Южную Америку меня не тянет.
— Хочется надеяться! Ты просто нелеп. Почему не остаться в Лондоне и не жить здесь со мной? Если хочешь работать с нуждающимися, так их полно в этом городе, я могла бы работать с тобой…
— Лили, я не хочу быть социальным работником, я хочу просто быть с людьми! Иначе нет смысла. Я покончил с компромиссами.
— Гулливер, не покидай меня. Ты единственный, кто дал мне почувствовать себя человеком. Мы любим друг друга, мы согласились с этим позапрошлой ночью. Давай поженимся, пожалуйста, давай поженимся.
— Нет. Я уезжаю.
— И куда думаешь ехать?
— Лидс, Шеффилд, Ньюкасл, еще не решил. Там все сидят без работы.
— Ты сумасшедший… я скажу Джерарду, чтобы он тебя остановил…
— Если скажешь, никогда не прощу тебя.
— Но ты дашь знать, где ты будешь?
— Напишу, возможно, но не сразу. А теперь, пожалуйста, не устраивай сцену.
Лили вскочила и закричала:
— Ты не напишешь, исчезнешь, женишься в Лидсе на какой-нибудь девчонке, найдешь работу на фабрике, и я никогда больше не увижу тебя!
~~~
Джин и Дункан, теперь возвратившиеся в Лондон, держались друг с другом, как казалось их обеспокоенным друзьям, более непринужденно, нежели ожидалось. Оба очень устали. Каждый нес свой тяжкий груз на плечах, и, вконец измученные, они были рады сбросить его. Они были едины в желании заботиться о себе и друг о друге. Тут помогал свойственный обоим непобедимый гедонизм, который связывал их и прежде. Вернувшись к Дункану, Джин вскоре вновь обнаружила в себе тягу к удовольствиям. Они подшучивали над этим. Оба изо всех сил старались придумывать всяческие утехи, удовольствия, наслаждения. Они чувствовали, что, преодолев невероятные трудности на пути к воссоединению, заслужили награду. Как только стало известно, что они в Лондоне, им со всех сторон посыпались приглашения.
Их объединило стремление к счастью. Другая статья — исцеление глубоких, кровоточащих ран. Вопрос «Могу ли я простить ее?» с неизбежностью вывел Дункана на понятие о прощении, столь темном и сложном, что он перестал сдаваться им. Было много других способов уладить ситуацию. Оба обратились за помощью к предыдущему случаю; в первый раз им удалось примириться, и разве это получилось у них не довольно легко? Казалось, что легко, но память об этом уже несколько стерлась. Поначалу казалось, что нужно просто
