— Жаль, что ты не бываешь здесь чаще.
— Как будто я в гостях у прошлого. Я люблю прошлое. И ненавижу настоящее.
— Расскажи мне про настоящее.
— Я читаю книги, пишу сочинения, набиваю голову.
— А сердце?
— Пустое. Полое. Треснуло, как сломанный барабан.
— Совсем не верю. И еще ты поёшь.
— Я собираюсь бросить.
— Как это?
— Совсем.
— Ты бредишь. Жаль, что ты не привозишь друзей.
— У меня нет друзей.
— Не надо быть таким угрюмым.
— Угрюмым. Мне нравится угрюмость.
— Тома Маккефри.
— Он тебе не понравится.
— Понравится.
— А мне это не понравится.
— Да ну тебя!
— Он прыгучий, самоуверенный и красивый, совсем не похож на меня.
— А девушки?
— Да, служанка с лондонским акцентом, похожая на старую высохшую деревянную статую.
— Я серьезно. Я хочу, чтобы ты женился.
— Не хочешь.
— Хочу! Я хочу, чтобы ты привозил сюда свою настоящую жизнь.
— Она здесь. Я ее иногда навещаю. Остальное — вымысел.
— Ты слишком много корпишь над книгами. Тебе надо больше петь. Ты счастлив, когда поёшь.
— Я ненавижу счастье и сим отрекаюсь от него.
— Милый, ты меня так расстраиваешь…
— Извини.
— Давай сыграем дуэт Моцарта?
— Я открою рояль.
Эмма снял с рояля вышитую шаль, лампу, фотографию, на которой он был еще не побит жизнью, и поднял крышку. Он звонил в Слиппер-хаус из Хитроу, потом опять из брюссельского аэропорта и два раза из квартиры. Телефон не отвечал.
Он подтянул к роялю второй стульчик и сел рядом с матерью. Они улыбнулись друг другу, а потом вдруг, держась за руки, расхохотались.
Поздно вечером в субботу Брайан Маккефри позвонил в дверь дома Джорджа в Друидсдейле. Открыла Стелла.
— Стелла!
— Привет.
— Джордж дома?
— Нет.
— Можно мне войти?
— Да.
Стелла провела его в столовую, где, видимо, сидела и писала письмо. Горела одна лампа. На столе лежала книга, и Брайан разглядел название. «La Chartreuse de Parme»[140] . Тут же в беспорядке стояли уцелевшие нэцке. Ту, на которую Джордж наступил, он забрал с собой.
Столовая выглядела неживой, как претенциозно обставленный офис. Украшения, тщательно (то есть по собственному вкусу) подобранные Стеллой, — японские гравюры, гравированное стекло, тарелки на подставках — резали глаз и придавали комнате голый, неестественный вид. Все было пыльным, включая свободный конец стола.
— Ты вернулась.
— Да.
— А Джордж?
— Не знаю.
— Но с ним все в порядке?
— Насколько я знаю, да.
— Ты его видела?
— Да.
— Он объявится?
— Он говорит, что живет с Дианой Седлей и они собираются уехать в Испанию.
— Но это великолепно! Разве не замечательно?
— Не знаю. Может, это и неправда. Хочешь виски? Я принесу.
Брайан быстро взглянул на письма на столе — одно длинное, исписанное аккуратным мелким почерком, и одно только что начатое. Брайан подумал, что никогда не видел почерка Стеллы. Он догадался, что длинное письмо — от ее отца.
— Чего ты хотел от Джорджа? — спросила Стелла, вернувшись с виски и одним стаканом.
— А ты не будешь пить?
— Нет, спасибо.
— Габриель меня заставила прийти.
После сцены, устроенной Джорджем, Брайан с Габриелью весь день спорили не переставая. Габриель очень расстроилась, а потом, к удивлению Брайана, очень рассердилась из-за его предположения, что она нарочно показала Джорджу свою грудь тогда, у моря. Брайан взял свои слова назад, потом, когда Габриель продолжила его упрекать, тоже рассердился. Они заново затеяли весь бессмысленный спор о Джордже, и тут Габриель вспомнила, что вчера ночью ей приснился кошмар: она видела плавающее тело, Джорджа-утопленника. Потом она уверила себя, что с Джорджем случилось что-то ужасное.
— Он был в совершенно ужасном состоянии.
— Мне он показался вполне довольным собой.
— Он в отчаянии, я знаю, давай хотя бы позвоним.
Брайан набрал номер телефона Джорджа, но ответа не было.
Тогда Габриель стала умолять Брайана пойти и посмотреть, не принял ли Джордж слишком много снотворного и не лежит ли на диване в Друидсдейле, полумертвый. Этот сон ее так расстроил, что если бы Брайан не пошел, она пошла бы сама. Так что ему пришлось отправиться в путь.
— Я не беру трубку, — сказала Стелла, молча выслушав сильно облагороженный отчет об этих событиях.
Брайан посмотрел на красивую невестку, перед которой слегка благоговел. Стелла выглядела старше, лицо похудело. Две легкие тончайшие морщинки пролегли меж бровей, придавая лицу большую сосредоточенность. Пружинистый купол темных, идеальных волос напоминал корону или ритуальный шлем. Умный рот с вечным ироническим изгибом был спокоен. В темных глазах горел свет — не тихий огонек готовности к общению, но фанатичный свет, сила воли. Брайану нечасто доводилось видеть у Стеллы в глазах такое выражение. Она была инопланетянкой, удивительным явлением, совершенно непостижимым существом. Однако виски придало Брайану смелости.
— А где ты была?
— У N, в Бат-Лодж. Потом у Мэй Блэкет в Мэривилле.
— Руби знала, что ты там. Она умеет находить потерянное. Она пошла туда и стояла перед домом. Почему ты так долго не возвращалась? Мы беспокоились.
