клянусь честью, заниматься ее просвещением мне приятно. Но стоит только выйти за порог ее дома, как меня так и подмывает кого-нибудь пристрелить. Что там говорят в городе?
– Ничего особенного, – многозначительно ответил Брейдер.
– Когда же этот малый… ее муж… думает вернуться?
– Надеюсь, все устроится так, что он вообще не вернется, Маунт.
Аристократ и приспешник переглянулись.
– Что ты этим хочешь сказать?
Брейдер начал было что-то насвистывать, но вдруг перебил себя:
– В мгновение ока он сделался донжуаном – вот и весь сказ.
– Вот так черт! Выходит, Белла его окрутила? – испытующе спросил Маунтфокон.
В ответ Брейдер только протянул его светлости письмо. Оно было помечено побережьем Сассекс[150], подписано «Ричард» и гласило:
«Моя прелестная Нечистая Сила…
Коль скоро дьявол сидит в нас обоих и мы открыли его друг в друге, приезжайте ко мне сейчас же, не то я куда-нибудь немедленно же уеду. Приезжайте, моя светящаяся адским пламенем звезда! Я убежал от вас, а теперь я зову вас к себе! Вы научили меня дьявольской любви, и теперь я не могу без вас жить. Приезжайте через час после того, как получите это письмо».
Маунтфокон перевернул лист, чтобы посмотреть, нет ли еще чего на обороте.
– Восторженное любовное письмо! – воскликнул он; он встал с кресла и принялся расхаживать по комнате, бормоча: – Ну и собака! Как подло он поступает с женой!
– Подлее некуда, – подтвердил Брейдер.
– Как ты это раздобыл?
– Забрел в гардеробную Беллы, пока ее ждал, на всякий случай заглянул под подушку. Вы же знаете ее повадки.
– Черт побери! По-моему, она это делает нарочно. Слава богу, я уже целую вечность не пишу ей писем. И что же, она к нему едет?
– Как бы не так! Но, странное дело, Маунт!.. Видели вы когда-нибудь, чтобы она отказывалась от денег? Она очень эффектно разорвала чек и протянула мне обрывки со всеми изысканными выражениями, которым ваша академия ее научила. По мне, так это хорошо, когда женщина умеет выругаться. Ее это украшает!
Маунтфокон посоветовался со своим приспешником касательно того, какую пользу можно будет извлечь из этого письма. Оба решительно признали, что поведение Ричарда в отношении жены низко и что он, во всяком случае, не заслуживает снисхождения.
– Только нет, – сказал его светлость, – письмо это ей показывать нельзя. Сначала она будет клясться, что это подлог, а потом еще крепче ухватится за него. Бабы все таковы.
– Как раз наоборот, – небрежно заметил Брейдер. – Она должна своими глазами увидеть, что он ей изменил. Они верят своим глазам. Вот вам и удобный случай, Маунт. Тут вы вступаете в игру – мстите за нее и приносите ей утешение. Они как раз это любят.
– Ты осел, Брейдер, – вскричал его патрон. – Ты отъявленный мерзавец. Ты говоришь об этой маленькой женщине так, как будто она такая же, как все остальные. Нет, не думаю, чтобы это поганое письмо помогло мне чего-нибудь добиться. Ее муж скотина – в этом сомневаться не приходится.
– Так, может быть, вы предоставите это мне, Маунт?
– Будь я проклят, если я на это пойду! – пробормотал милорд.
– Благодарю покорно. Увидите сами, к чему это все приведет. Слишком уж вы мягкосердечны, Маунт. Останетесь в дураках.
– Говорю тебе, Брейдер, с этим ничего не поделать. Если я увезу ее… – а мне каждый день не терпится ее увезти – то что тогда? Она на меня посмотрит… а я не в силах вынести ее взгляда… я буду чувствовать себя дураком, и с ней мне будет хуже, чем без нее. – Маунтфокон уныло зевнул. – Как по-твоему? – продолжал он. – От такого заскрежещешь зубами, как по-твоему? Дело в том, что она… – он едва слышно произнес какие-то слова и густо покраснел.
– Гм! – Брейдер надулся и стукнул набалдашником трости по подбородку. – Неприятная это история, Маунт. Вам это совершенно не подходит. Не та у вас роль. Чушь несусветная!
– Неужели ты думаешь, что я из-за этого люблю ее хоть капельку меньше? – вскипел милорд. – Черт побери! Да я бы сидел у ее изголовья и читал ей и рассказывал ей эту страшную историю, если бы она только захотела, весь день и всю ночь.
– По всей видимости, из вас скоро выйдет повивальная бабка, Маунт.
Молчание милорда, казалось, означало, что он соглашается с этим утверждением.
– А что об этом говорят в городе? – опять спросил он. Брейдер ответил, что единственный вопрос, который все себе задают, это – кто она: девушка, чья-то жена или вдова.
– Вечером я к ней пойду, – изрек Маунтфокон после глубокого раздумья, о чем можно было заключить по выражению его лица. – Вечером я к ней пойду. Пусть она узнает, какие адские муки она заставляет меня терпеть.
– Вы хотите сказать, что она ничего про это не знает? Понятия не имеет: считает меня просто другом.
И так оно и есть, клянусь небом!
– Э-хм! – воскликнул достопочтенный Питер. – В добрый путь! Прямиком на красный фонарь, милые дамы!
– Ты что, хочешь, чтобы я выбросил тебя из окна, Брейдер?
– Хватит и одного раза, Маунт. Спасатель силен. Я, кажется, уже забыл, как мне удалось тогда удержаться на ногах. Ладно же… ладно! Я готов присягнуть, что она неслыханно невинна и считает вас бескорыстным другом.
– Вечером я к ней пойду, – повторил Маунтфокон. – Пусть она знает, какая для меня мука видеть ее в таком состоянии. Я больше не вытерплю. Обманывать такую, как она, что может быть отвратительней! Мне легче было бы выслушивать из ее уст проклятья, чем вынести ее речи, ее взгляды. Бедная девочка! Она ведь сущий ребенок. Ты не представляешь себе, какое у этой маленькой женщины доброе сердце.
– А вы-то представляете? – спросил хитрец.
– Я убежден, Брейдер, что среди женщин есть ангелы, – сказал Маунтфокон, стараясь не встречаться с приживальщиком глазами.
В свете у лорда Маунтфокона была репутация человека вконец порочного, а у приживальщика – просто ловкого распутника. Было немало священников, которые считали, что отвратить от порока достопочтенного Питера – задача более легкая.
В комнате, где Люси приняла своего знатного покровителя, горел камин; сама она сидела в тени. Сначала она хотела зажечь свечи. Он попросил, чтобы в комнате все осталось, как было.
– Мне надо кое-что вам сказать, – торжественно провозгласил он.
– Сказать… мне? – встрепенулась Люси.
Лорд Маунтфокон знал, что ему надо много всего сказать ей, но как это сделать и что именно он скажет – он все еще не знал.
– Вы отлично умеете это скрывать, – начал он, – но вы, должно быть, чувствуете себя здесь очень одинокой и, боюсь, очень несчастной.
– Я бы действительно чувствовала себя одинокой, если бы вы не были так добры ко мне, милорд, – ответила Люси. – Ну, а несчастной я чувствовать себя никак не могу. – Лицо ее было в тени и не могло выдать ее чувств.
– А может ли ваш друг хоть чем-нибудь помочь вам, миссис Феверел? – спросил он.
– По-моему, никто и ничем мне не поможет, – ответила Люси. – Может ли кто-нибудь нам помочь искупить наши грехи?
– Во всяком случае, вы могли бы позволить мне заплатить мои долги, коль скоро именно вы помогли мне очиститься от некоторых моих грехов.
– О, милорд! – не без удовольствия сказала Люси. Женщине всегда бывает приятно думать, что она вырвала у змия жало.
– Я вам говорю сущую правду, – продолжал лорд Маунтфокон. – Чего ради я стал бы вас обманывать? Я
