Князь откланялся, помог Соне выйти из-за столика, и они покинули зал под удивленные и восхищенные взоры присутствующих.
Карета неслась по Невскому, за окном мелькали витрины, огни, прохожие.
Князь Орловский нежно сжимал изящную руку в перчатке, неотрывно смотрел на Сонькино лицо и любовался.
— Нет, вы все-таки абсолютное чудо! Прелесть!
— Благодарю, — опустила глаза девушка.
— И знаете, у вас пикантное произношение. Вы французских кровей?
— По бабушке.
— Долго жили за границей?
— До десяти лет.
— Это чувствуется. Мы — проще! Прежде всего я имею в виду мужчин. Хотя, знаете, я бесконечно люблю свою несчастную, забытую Богом Россию.
— Почему — несчастную? — повернула головку Сонька.
— Потому что безобразие! Кругом и повсюду! Воруют, берут взятки, унижают простых и сирых!
— Вам никогда не хотелось покинуть Россию?
— Никогда. Я — русский офицер! Если Господу Богу будет угодно, чтобы я погиб, то только здесь, на русской земле. Или в бою за честь России. Примерно как ваш покойный жених, в бою с иноверцами! — Князь толкнул кучера, приказал: — Останови возле магазина господина Савельева.
— Нет-нет! — дернулась Сонька. — Ни в коем случае! Мне нельзя к Савельеву!
Орловский удивленно уставился на нее.
— Почему, сударыня?
— Это мой родной дядя… по батюшке. Я не хочу, чтобы он знал о моем приключении.
— О каком приключении? — почти возмутился гусар. — О нашем знакомстве?
Девушка рассмеялась, нежно коснулась его руки.
— Нет, князь. О приключении с утратой моей покупки.
— Гони дальше! — приказал Орловский кучеру и нежно поцеловал руку спутницы. — Я, кажется, окончательно теряю голову. Ошеломляет не только ваша красота, Софи, но и редкое чувство достоинства.
Дом князя Орловского выглядел по-настоящему величественно. Это был старинный родовой особняк с привратниками, лакеями и газовыми фонарями вдоль длинной ограды.
Карета вкатилась прямо во двор, сразу несколько человек из прислуги помогли Соньке и князю спуститься на землю, проводили с поклонами до парадного входа.
Они поднялись на второй этаж, и перед взором Соньки открылась восхитительная красота княжеского дома.
— Надеюсь, вам здесь будет уютно, — бросил Орловский и громко позвал: — Афанасий! Куда ты пропал, сволочь?!
«Сволочь Афанасий», большой белобородый лакей, не спеша и с достоинством вышел из соседней комнаты, склонил голову:
— Слушаю, князь.
— А ты не слушай, а исполняй! Шампанское и все, что полагается по такому случаю!
— Слушаюсь.
Афанасий ушел. Орловский приблизился к Соньке, заглянул ей в глаза.
— Вы, сударыня, не ответили. Хорошо ли вам здесь?
— Вполне, — без всяких эмоций ответила девушка и опустилась в кресло. — Вы проживаете здесь одни?
— Да, это мой дом. Родители, учитывая особенности моей гусарской службы, отделили меня. Мне здесь бывает скучно, изредка — весело. Но счастливо — впервые в жизни! Я в вас, сударыня, влюбился.
Гусар заставил Соньку встать, крепко прижал к себе.
— Вы слышите меня? Я люблю вас! И хочу это подтвердить сейчас, немедленно!
Девушка жестко и решительно отстранила его.
— Я могу говорить с вами откровенно?
— Только так! Прошу, излагайте.
— Я рассказала вам о погибшем женихе?
— Да, сударыня. И в этой связи еще раз примите мое сочувствие. Но жизнь, сударыня, продолжается. Вы же не собираетесь заточить себя в монастырь?
— Не собираюсь. Но я должна пребывать в трауре еще неделю. А к тому же…
— Что — к тому же?
— Я была верна своему избранному и по этой причине сохранила чистоту как душевную, так и плотскую.
— Боже… Боже мой! — гусар рухнул на колени, обхватил девушку за талию, принялся страстно целовать платье, обувь. — Счастье… любовь… ошеломление… Я никому… слышите, никому не отдам вас! Мы пойдем под венец, как только закончится ваш траур! Ненаглядная моя!
За их спиной кто-то кашлянул — это был лакей Афанасий с подносом в руках.
— Что угодно, сволочь? — раздраженно бросил князь.
— Шампанское, ваше благородие.
— Оставь и пошел вон.
Лакей выполнил приказ: оставил на столе поднос и удалился.
Орловский разлил шампанское по бокалам, один из бокалов протянул девушке.
— Может, князь, вам достаточно? — осторожно поинтересовалась она.
— По-вашему, я пьян? — набычился гусар.
— В какой-то степени.
— Послушайте, мадемуазель… Как бы ни складывалась наша совместная жизнь, никогда… слышите, никогда!.. не смейте давать мне ненужные советы. Я не только не приму их, но могу также крайне разгневаться и повести себя дурно!
Сонька дотянулась до его бокала, улыбнулась.
— Я приняла к сведению ваши слова, князь.
— Умница… За это я еще больше вас люблю!
Орловский опорожнил бокал, недовольно проследил, как Сонька едва пригубила вино, и полюбопытствовал:
— Вам действительно понравилось колье для вашей матушки?
— Вы желаете дополнительных благодарностей?
Он брезгливо и хмельно хмыкнул.
— Я желаю видеть его сейчас на вашей тончайшей шее.
— Но это колье для маменьки!
— Сударыня… Вы сообщаете мне о маменьке уже в который раз. Если я оценю колье на вас, завтра же преподнесу именно вашей прелести не хуже, а может, даже во многом лучше!
Сонька извлекла из сумочки футляр с украшением, надела колье на шею. Оно заблистало солнечно и радужно.
— Прошу вас… — пьяно прошептал гусар, склоняясь к уху Соньки. — В одной постели… как брат с сестрой… никакого греха, потому что понимаю… но прошу не отказать. Слово князя…
Князь крепко спал, обнимая подушку. Сонька осторожно приподнялась, осмотрелась.
В доме было пусто и тихо. Ни скрипа, ни шороха, ни шагов.
Девушка сползла с постели, одеваться не стала и в пеньюаре протопала к мундиру Орловского. Прошлась по всем карманам, выудила плотный бумажник, дополнительно прихватив еще какие-то
