— Я, мадемуазель, ни в коем разе не желал оскорбить вас.
— Вы это сделали!.. Я не прячу в доме преступниц! Помните это и помните также, что мой дом отныне для вас закрыт!
— Но я могу получить санкцию прокурора на обыск! — промолвил сквозь зубы Егор Никитич.
— Через моего адвоката, — кивнула девочка и позвала дворецкого: — Никанор, проводи господина!
— С превеликим удовольствием, — ответил тот и повел Гришина к выходу.
Анастасия дождалась, когда незваный гость скроется из поля зрения, быстро заспешила обратно.
Сонька и Михелина ждали ее в большой комнате, где стоял рояль, и при появлении девочки вопросительно повернулись к ней.
— Приезжал следователь, — просто сообщила та. — Я его прогнала.
— По наши души? — усмехнулась Сонька.
— А по чьи же еще? Даже спустился в подвал, желая вас найти.
— Никанор ничего не брякнул? — нахмурилась Михелина. — Он недолюбливает нас.
— Никанор любит меня, — разъяснила девочка. — А это больше, чем все остальное. — Подошла к Соньке, попросила: — Сыграйте свою любимую. Пожалуйста…
— Продолжим занятие музыкой? — усмехнулась та.
— Почему нет? Мне нравится с вами заниматься.
Воровка повернулась к роялю, положила пальцы на клавиши, легонько прошлась по ним, и комната наполнилась темой Соньки, в которой было все — судьба, любовь, счастье, грусть…
Василий Николаевич Агеев, в парадном мундире, хмурый и сосредоточенный, подкатил в карете к департаменту полиции, окинул взглядом толпу просителей, дождался, когда ворота для его экипажа откроются, и в это время к нему бросились ювелир Абрам Циммерман с сыном Мойшей, также ждавшие приема.
В руках Циммермана-старшего было несколько газет со скандальными заголовками.
— Господин полицмейстер!.. Остановитесь, выслушайте, бога ради! — закричал он, цепляясь за дверцу. — Я насчет этой дамы из Франции!
— Не время! — попытался оттолкнуть его Василий Николаевич.
— Как не время, если она оказалась той самой Сонькой, которая уже грабила меня в Одессе?.. Мойша, скажи господину полицмейстеру, чего ты молчишь?
— Господин полицмейстер, — открыл было рот сын, но тут с двух сторон подскочили полицейские и потащили бедных евреев прочь от кареты.
— Господин полицмейстер! — продолжал кричать Абрам Циммерман. — Она опять у меня украла!.. Вы помните? Вы были с ней, и она украла!.. Что мне делать, господин полицмейстер!.. Это около трехсот рублей!. Я разорен! — Увидел перед собой сына, взвился от возмущения: — Чего ты стоишь, Мойша?.. Чего молчишь?.. Почему со всякими идиотами должен разговаривать я?
— Потому что вы никогда слова не даете мне сказать, папа!
— Не даю потому, что ты идиот!.. И твоя покойная мама — идиотка! Все идиоты!
Кристина, в ярко-красной шали на плечах, вышла из кареты, внимательно осмотрелась, махнула извозчику, чтобы тот скрылся в переулке, остановилась у чугунной решетки Екатерининского канала.
Увидела, как саженях в полустах подальше остановилась также еще одна повозка, их нее выпрыгнул поляк, повернулся в ее сторону, едва заметно поприветствовал ее движением руки, в которой была трость.
Третьего экипажа, с поэтом, пока еще видно не было.
Впереди причудливо играли на солнце купола Спаса на Крови.
Обер-полицмейстер столицы Карл Иванович Штолль, типичный немец, высокий и тощий, в золоченых очах, смотрел на Василия Николаевича с легким пренебрежением и брезгливостью. Тот стоял бледный и вспотевший, ждал не только разноса, но и крайней меры — изгнания из полиции.
— Излагайте, Василий Николаевич, если вам есть что изложить, — с чудовищным акцентом предложил немец.
— Излагать нечего, — пожал плечами Агеев. — Вы и без того все знаете.
— Думаю, не все. Как стало возможным, что вы попались на крючок аферистки?
— Нечистый попутал.
— Не совсем понимаю, — сдвинул брови Карл Иванович.
— Поддался плохому воздействию, Карл Иванович, — почему-то громко разъяснил полицмейстер. — На красивую женщину запал!
— Вам мало жены? — поднял брови Штолль.
— Так точно. Жена не устраивает по всем параметрам!
— А служба вас устраивает? — Лицо немца стало жестким.
— Вне всяких сомнений! — вытянулся по стойке «смирно» Агеев.
Немец взял чашку остывшего кофе, брезгливо сделал глоток, отставил в сторону.
— Будем поступать следующим образом, господин полицмейстер, — сказал он. — Вы лишаетесь на время всех наград и привилегий, до тех пор пока не изловите аферистку.
— Наград я и без того лишился, — печально развел руками Василий Николаевич. — Воровка изъяла их, пока я спал.
— Тем более, — с удовлетворением кивнул немец. — Сейчас ваша обязанность — непременно задержать воровку.
— Это не только обязанность, Карл Иванович, — ответил растроганный полицмейстер, — но прежде всего вопрос жизни и смерти… Приложу все усилия, дабы очистить мундир генерала и оправдать ваше доверие.
Обер-полицмейстер удовлетворенно кивнул.
— Я доволен ходом ваших мыслей. — Посмотрел на карманные часы, озабоченно кивнул. — Через час у меня аудиенция с великим князем, где вы сможете не только покаяться, но и изложить ваши планы по поводу поимки злоумышленницы.
— Готов следовать с вами, куда прикажете. — Агеев подтянул живот. — Хоть к черту на рога!
— Простите, не понял, — удивился немец.
— С нетерпением жду встречи с великим князем! — снова прокричал Василий Николаевич и уточнил: — Я еду в своей карете?
— Нет, — сосредоточенно складывая бумаги в папку, ответил Карл Иванович. — Едем в моей. По пути нужно обсудить еще некоторые вопросы.
Пан Тобольский, а следом за ним и Кристина, увидели, как поодаль от них остановилась карета с поэтом Рокотовым, он неторопливо и с достоинством покинул ее, подошел к парапету набережной, бросил взгляд на воду, повернул голову к единомышленникам. Удовлетворенно усмехнулся, отдав должное их дисциплинированности, и стал ждать.
Когда карета с обер-полицмейстером и Василием Николаевичем, сопровождаемая охранной повозкой с полицейскими, выехала из ворот департамента полиции, к ним тут же ринулась толпа просителей, в числе которых Агеев отметил и ювелиров Циммерманов.
Постовые полицейские немедленно стали отгонять надоедливых мещан, оградили начальство от ненужных хлопот, и карета понеслась вдоль зеленой и тенистой Фонтанки.
Экипаж обер-полицмейстера и сопровождающие его повозки первой увидела Кристина. Когда кавалькада поравнялась с нею, она не спеша накинула на голову красный платок и направилась в сторону поджидавшей ее кареты.
Пан Тобольский увидел знак, поданный девушкой, увидел несущиеся карету и повозки вдоль
