— В прямом, — Табба дотянулась до его фужера.
— Разве такими вещами шутят? — не понял Беловольский.
— Как к товарищу по партии!
— Нет, вы, наверно, все-таки шутите!
Табба громко рассмеялась, взяла его руку, нагнулась поближе.
— Видите, как все натурально получилось. Объяснение в любви, и никто ни о чем не догадывается!
Теперь уже смеялся и Беловольский.
— Но вы вначале меня смутили, — он подмигнул партнерше. — Сейчас мы разыграем небольшой спектакль и посмотрим, как будет вести себя любопытная для нас парочка.
— Что я должна делать?
— Вы идете в дамскую комнату. Там есть два выхода — ею пользуется также и кухонный персонал.
— А если эта дама направится следом?
— Закройтесь на крючок.
— Вы и это предусмотрели?
— Перед нашей встречей я обследовал помещение, — улыбнулся мужчина и кивнул: — Ступайте.
Актриса поднялась, с улыбочкой сделала ручкой Беловольскому и, слегка покачиваясь, двинулась в сторону туалетных комнат.
Пара за столом напряглась. Мужчина что-то сказал спутнице, та проследила за Таббой, но осталась сидеть.
Бессмертная тем временем заперлась изнутри на крючок, увидела вторую дверь, толкнула ее и оказалась в кухонном помещении среди поваров, официантов, прочей обслуги.
Толкаясь и извиняясь, стала искать выход на улицу…
Беловольский допил вино, посмотрел в сторону туалетных комнат. Дверь была закрыта. Табба не появлялась.
Дама за спиной Беловольского оставила напарника, стала пробираться между столиками в сторону дамской комнаты. Подергала дверь, она была заперта.
Напарник почувствовал неладное, бросил взгляд на Беловольского. Тот продолжал оставаться за столиком — спокойно курил, пил вино, разглядывал публику.
К даме торопливо подошел метрдотель, она что-то объяснила ему, и тот деликатно постучал в дверь. К ним тотчас присоединился официант.
Посетители ресторана уже успели обратить внимание на возню возле дамской комнаты, пересмеивались, шутили.
Неожиданно официант решительно отошел на несколько шагов от двери, разбежался и изо всей силы саданул ее плечом.
Дверь с треском распахнулась, из комнаты с воплями выскочила повариха, не до конца успевшая привести себя в надлежащий порядок.
Зал хохотал.
Повариха бранилась, смущенный официант что-то ей объяснял, администратор пытался затолкать опозорившуюся работницу на кухню.
Филер поднялся, поспешил к сообщнице, стараясь замять скандал, и на время выпустил из внимания Беловольского.
Тот оставил на столе рублевую купюру и покинул помещение.
Мирон Яковлевич мрачно выслушал сообщение агентов, пожевал щепотку ароматического табака, ткнул пальцем в мужчину:
— Тебе, Малыгин, за ротозейство и исключительный идиотизм — двое суток уборки отхожих помещений отделения.
— Но ведь, Мирон Яковлевич…
— Нокать будешь кобыле. Или жеребцу. На твое усмотрение. — Миронов перевел взгляд на даму: — Как кличут, красавица?
— Варвара Антошкина.
— Тебя, Антошкина, на первый раз прощаю. Как женщину. Но наказываю как агента вычетом из жалованья пятидесяти шести копеек, потраченных в ресторации.
— Поняла, Мирон Яковлевич, — смиренно ответила та.
— Понятливый человек должен молчать. — Миронов опустил грузное тело в кресло, шумно выдохнул. — Теперь по существу. С какой дурной головы ты, Малыгин, взял, что за этой парой был нужен пригляд?
— Тот ресторан, Мирон Яковлевич, наша главная точка. Мы там вроде как свои. Там толкается много разного народу, и искать фарт в этом мареве лучше всего.
— Почему именно этих?
— Нюх, Мирон Яковлевич.
— А еще дама не снимала с лица кисею. Так весь вечер и просидела под ней, — подсказала Антошкина.
— Совершенно точно, — согласился Малыгин. — Все с открытыми мордами, а эта будто прячется.
— Дама, кроме кисеи, запомнилась еще чем-нибудь? — поинтересовался Миронов, сделал какую-то запись на бумажке.
— Нервная какая-то вся, — объяснила Антошкина. — Дерганая. Места себе не находила.
— А господин?
— Господин? — переспросил Малыгин. — Серьезный господин. Внешне никакой, а стержень внутри крепкий. Думаю, на любое дело пойдет не дрогнувши. А уж если убить, вообще не вопрос. Так мне показалось, Мирон Яковлевич.
Тот вынул из ящика стола три карандашных портрета — Таббы под кисеей, Беловольского и Китайца. Передал агентам.
— Приглядитесь. Вдруг чего-нибудь сходное и увидите.
Антошкина и Малыгин по очереди просмотрели портреты, вернули их начальнику.
— По годам и по манере дама вроде схожая. Только гарантированности никакой, — вздохнула Антошкина.
— Мужчина? — перевел Миронов сердитый взгляд на Малыгина.
— Похож, — кивнул тот. — Усы и бородку с портрета убрать — и определенно он.
— Косорылого не заприметили рядом?
Антошкина взяла портрет Китайца, внимательно поизучала его, передала Малыгину.
— Кажись, не было… Но морду запомню обязательно.
— Да уж постарайтесь запомнить. — Мирон Яковлевич помолчал, слегка раскачиваясь в кресле, хлопнул ладонью по папке с бумагами. — Ступай, Малыгин, на отхожие помещения и повращай там мозгами. А ты, Антошкина, потолкайся эти дни в ресторанчике, понаблюдай во все четыре глаза.
— Так у меня их всего два, Мирон Яковлевич, — засмеялась та с облегчением.
— Два за себя, два за этого умника.
— Так вряд ли они опять придут туда!
— Поглядим. Волка иногда тянет на помеченное место.
Когда филеры покинули кабинет, Миронов сунул бумаги в ящик стола, позвонил в колокольчик. Заглянувшему в двери дежурному прапорщику распорядился:
— Мадам ко мне!
Спустя несколько секунд в кабинет вошла с горделиво поднятой головой мадам Гуральник и без приглашения уселась на один из стульев.
Миронов присел рядом с ней.
— Какие у нас новости?
— Пока никаких. Княжна в канун Нового года принимала гостей, в числе которых был ее кузен князь
