скачущих конях со львиной головой;Как в кузнице меха, их бедра раздувались,Клубился белый дым из пышущих ноздрей,Где смерч их пролетал, – там молча расстилалисьКладбища с грудами обугленных костей.Седьмой вознес трубу: он ждал, на меч склоненный,Он в солнце был одет и в радуге стоял;И две его ноги – две огненных колонны,Одной – моря, другой он земли попирал.И книгу развернув, предстал он в грозной силе.Как шум от многих вод, как рев степного льва,Звучали ангела могучие слова,И тысячи громов в ответ проговорили.Тогда мне голос был: «Я – Альфа и Омега,Начало и конец, я в мир гряду! аминь».Гряди, о Господи! Как воск, как хлопья снега,Растает пред Тобой гранит немых твердынь.Как женщина в родах, Природа среди пытокВ последний час полна смертельною тоской,И небо свернуто в один огромный свиток,И звезды падают, как осенью избытокПлодов, роняемых оливою густой.
1886
Песнь баядер
Он лежит под навесом пурпурного ложаВ бледно-розовом свете вечерних огней;Молодого чела золотистая кожаОттеняется мраком глубоких очей.Смотрит Будда, как девы проносятся в пляскеИ вино из кувшинов серебряных льют;Вызывающий взор – полон огненной ласки;Ударяя в тимпан, баядеры поют.И зовут они к радостям неги беспечнойТех, кто молод, прекрасен, могуч и богат.Но, как звон погребальный, как стон бесконечный,Переливы тимпанов для Будды звучат:«Все стремится к разрушенью —Все миры и все века,Словно близится к паденьюНеобъятная река.Все живое смерть погубит,Все, что мило, – смерть возьмет.Кто любил тебя – разлюбит,Радость призраком мелькнет.Нет спасенья? Слава, счастье,И любовь, и красота — Исчезают, как в ненастьеЯркой радуги цвета.Дух безумно к небу рвется,Плоть прикована к земле:Как пчела – в сосуде, бьетсяЧеловек в глубокой мгле!»Перед ложем царя баядеры плясали;Но для Будды звучал тот же грустный напевВ этих гимнах, что жизнь и любовь прославляли,В тихой музыке струн, в нежном голосе дев:«В цвете жизни, в блеске счастьяВкруг тебя – толпы друзей.Сколько мнимого участья,Сколько ласковых речей!Но дохнет лишь старость злая,Розы юности губя,И друзья, как волчья стая,К новой жертве убегая,Отшатнутся от тебя.Ты, отверженный богами,Будешь нищ и одинок,Как покинутый стадамиСолнцем выжженный поток.Словно дерево в пустыне,Опаленное грозой,В поздней, старческой кручинеТы поникнешь головой.И погрязнешь ты в заботе,В тине мелочных обид,Словно дряхлый слон в болоте,Всеми брошен и забыт.Что нам делать? Страсти, гореГубят тысячи людей,Как пожар – траву степей,И печаль растет, как море!Что нам делать? Меркнет ум,И толпимся мы без цели —Так испуганных газелейГонит огненный самум!»Баядеры поют про надежды и счастье,Но напрасны тимпаны и лютни гремят;Как рыдающий ветер в ночное ненастье,Песни, полные жизни, для Будды звучат:«Близок страшный день возмездья:Задрожит земля и твердь,И потушит все созвездьяТоржествующая смерть.Мир исчезнет, как зарницаВ полуночных небесах;Все, что есть, нам только снится,Вся природа – дым и прах!Наши радости – мгновенны,Как обманчивые сны,Как в пучине брызги пены,Как над морем блеск луны.Все желания, как сети,Как свеча для мотыльков:Мы кидаемся, как дети,За виденьем лживых снов.Страсти, нега, наслажденья —Никому и никогдаНе приносят утоленья,Как соленая вода...Что нам делать? Где спаситель?Как защитника найти?Бодизатва- Утешитель!Пробил час, – пора идти!В этот пламень необъятныйМук, желаний и страстейТы, как ливень благодатный,Слезы жалости пролей!..».. ……………………….
1886
Дон Кихот
Шлем – надтреснутое блюдо,Щит – картонный, панцирь жалкий...В стременах висят, качаясь,Ноги тощие, как палки.Но зато как много детскойДоброты в улыбке нежной,И в лице худом и бледном — Сколько веры безмятежной.Для него хромая кляча —Конь могучий Росинанта,Эти мельничные крылья —Руки мощного гиганта.Видит он в таверне грязнойРоскошь царского чертога,Слышит в дудке свинопасаЗвук серебряного рога.Санхо Панца едет рядом;Гордый вид его серьезен:Как прилично копьеносцу,Он величествен и грозен.В красной юбке, в пятнах дегтя,Там, над кучами навоза, —Эта царственная дама —Дульцинея де Тобозо...Страстно, с юношеским жаром,Он толпе крестьян голодных,Вместо хлеба, рассыпаетПерлы мыслей благородных:«Люди добрые, ликуйте, —Наступает праздник вечный:Мир не солнцем озарится,А любовью бесконечной...Будут все равны; друг другаПерестанут ненавидеть;Ни алькады, ни бароныНе посмеют вас обидеть.Пойте, братья, гимн победный!Этот меч несет свободу,Справедливость и возмездьеУгнетенному народу!»Из приходской школы детиВыбегают, бросив книжки,И хохочут, и кидаютГрязью в рыцаря мальчишки.Аплодируя, как зритель,Жирный лавочник смеется;На крыльце своем трактирщикВесь от хохота трясется.И почтенный патер смотрит,Изумлением объятый,И громит безумье векаОн латинскою цитатой.Из окна глядит цирюльник,Он прервал свою работу,И с восторгом машет бритвой,И кричит он Дон Кихоту:«Благороднейший из смертных,Я желаю вам успеха!..»И не в силах кончить слова,Задыхается от смеха.Все довольны, все смеютсяС гордым видом превосходства.И никто в нем не заметитКрасоты и благородства.Он не чувствует, не видитНи насмешек, ни презренья:Кроткий лик его – так светел,Очи – полны вдохновенья.Смейтесь, люди, но быть может,Вы когда-нибудь поймете,Что возвышенно и святоВ этом жалком Дон Кихоте:Святы в нем – любовь и вера,Этой верою согретыВсе великие безумцы,Все пророки и поэты!
1887
Жертва
У ясных волн священной БрамапутрыПроводит дни в молитве и постеБожественный подвижник Усинара.Однажды царь небес, могучий ИндраОтшельника задумал испытать.Тогда в голубку Агни превратился,И соколом за ней помчался Индра.Но на груди подвижника святого,Увидев в нем защиту от врага,Дрожащая голубка приютилась;Он бережно покрыл ее рукойИ ласково промолвил ей: «Не бойся!»Но в тот же миг на каменный уступ —Угрюм и мрачен – сокол опустилсяИ злобно крикнул: «По какому праву,Могучий Усинара, ты дерзнулОтнять мою законную добычу?» —«Во имя милосердья и любвиТому, кто слаб, я должен дать защиту» —«Что значит милосердье и любовь?В моем гнезде голодные птенцыИ день и ночь кричат: отец, дай пищи!Лишив меня последнего куска,Старик, ты предал их голодной смерти!» —«Я дам тебе волшебные дворцыИ грудами каменьев драгоценных,И золотом осыплю я тебя, —Но, – видит Бог, – я выдать не могуГонимую, беспомощную жертву...»Он говорил и старческой рукойЛюбовно
