духов.
Чиун задержался у окна, глядя на Липпинкотта, грациозно опустившегося в кресло у стола.
— Вам известно, кто мы такие? — спросил Римо.
— Мне известно, что вас направили сюда высокопоставленные люди, чтобы позаботиться о нашей безопасности. Вот и все мои сведения. Меня просили оказать вам содействие, хотя мы столько лет вполне успешно защищаемся сами.
— А как насчет вашего сына, проявившего пристрастие к выпрыгиванию с шестого этажа? Он тоже успешно защищался?
— Лэм был болен. Он не выдержал напряжения.
— Кое-кто в Вашингтоне полагает, что ему оказали в этом помощь.
— Совершенно неправдоподобно, — сказал Липпинкотт.
— Довольно о мелочах, — вмешался Чиун. — Вернемся к картинам.
— Прошу тебя, Чиун! — сказал Римо. — Не сейчас.
Чиун сложил руки на груди, спрятав их в широких рукавах своего синего кимоно, и безразлично воздел глаза к потолку.
— Кому теперь поручена японская сделка? — спросил Римо.
— Моему сыну Рендлу. Сделка вот-вот будет заключена.
— В таком случае за ним надо приглядывать, — сказал Римо. — Где он сейчас?
— Он живет в Нью-Йорке, — сказал Липпинкотт и назвал адрес. — Я передам ему, что вы его посетите.
— Будьте так любезны, — попросил Римо и встал. — Ты готов, папочка?
— Мне так и нельзя разговаривать о бесценных произведениях искусства, вот уже десять-одиннадцать лет хранящихся в моей семье? — спросил Чиун.
— Что это за произведения? — осведомился Липпинкотт.
— Портреты самого благородного, самого мягкого, самого...
— Они вас не заинтересуют, — сказал Римо Липпинкотту.
Он кивком пригласил Чиуна следовать за ним и направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся на Липпинкотта.
— Ваш сын, Лэм... — проговорил он.
— Что такое?
— У него были домашние животные?
— Животные? — Липпинкотт застыл. — Не припомню. А что?
— Он никак не соприкасался с животными?
— Насколько я знаю, нет, — ответил Липпинкотт, пожимая плечами. — А в чем, собственно, дело?
— Не знаю, — ответил Римо. — Возможно, к его гибели имеют отношение животные.
— Может быть, вы усматриваете в этом какой-то смысл, но я — нет, — сказал Липпинкотт.
— Я тоже, — согласился Римо. — Еще увидимся.
Он догнал Чиуна и вместе с ним дошел до главной двери. На верхней ступеньке широкой лестницы оба увидели высокую блондинку с большим животом. Прежде чем исчезнуть, блондинка одарила их улыбкой.
— Одного никак не пойму, — сказал Чиун.
— Чего именно?
— Не пойму, откуда берется столько американцев?
— То есть?
— Это первая беременная женщина, которую я увидел в этой стране за год с лишним.
Риме отвлекся: он обратился с вопросом к охраннику у выхода.
— Кто эта блондинка? — спросил он.
— Миссис Липпинкотт.
— Которая?
— Супруга Элмера Липпинкотта-старшего.
— Теперь понятно, почему старик держится таким молодцом, — сказал Римо и подмигнул охраннику.
— А как же! — сказал охранник.
Запершись в кабинете, Элмер Липпинкотт позвонил Елене Гладстоун в машину.
— Эти двое хотели разнюхать что-то насчет животных.
— Понятно, — отозвалась Елена Гладстоун, помолчав.
— Может быть, нам временно залечь?
— Доверьтесь мне, — сказала она и положила трубку на рычаг в салоне серебряного «ягуара». Она вспомнила двоих мужчин, встреченных перед кабинетом Липпинкотта: старика-азиата и молодого американца с проницательным взглядом и гибкими движениями атлета. Впрочем, он не атлет: он не столько силен, сколько грациозен, как балетный танцор. Ей захотелось увидеться с ними снова, особенно с тем, помоложе.
Она оставила машину в гараже около лаборатории «Лайфлайн», вошла в здание и направилась в свой кабинет, откуда сделала два телефонных звонка.
Сначала она коротко доложила о появлении двоих любопытных правительственных агентов.
— Боюсь, старик начинает трусить, — сказала она. — За Рендла.
Ответ состоял из двух слов:
— Убейте его.
— А как же старик?
— Его я возьму на себя. — Раздались короткие гудки.
Следующий ее звонок был в «Липпинкотт нэшнл бэнк», в кабинет Рендла Липпинкотта.
— Рендл, — сказала она, — говорит доктор Гладстоун.
— Привет, Елена. Что я могу для тебя сделать? Подбросить деньжат?
— Благодарю, не нужно. Вам пора провериться. У меня есть свободный час после ленча.
— Жаль, ничего не выйдет. Я очень занят.
— Я звоню вам по поручению мистера Липпинкотта. Придется выкроить время.
Рендл Липпинкотт вздохнул.
— Он сведет меня с ума своими глупостями! Проверки, витамины, анализы... Почему я не могу быть ходячей развалиной, как все остальные?
— Мне очень жаль, — сказала она, — но никуда не денешься. Значит, в час дня?
— Ладно, буду.
Глава шестая
Руби Гонзалес ступила на загаженную 7-ю Ист-стрит, борясь с тошнотой. Последним жилищем Зака Мидоуза была берлога на четвертом этаже в половине квартала на восток от Бауэри-стрит — мерзкой улочки, чье гордое некогда голландское имя давно ассоциировалось исключительно с «лодырями с Бауэри».
Она зашагала к дому Мидоуза, втиснувшемуся между магазинчиком, торговавшим некогда кожаными кошельками и ремешками, но вынужденным свернуть торговлю из-за бестолковости владельцев, не понявших, что «ремешки», представляющие важность в этом районе, плетутся не из кожи, и сырной лавкой с более счастливой судьбой, так как помимо сыра здесь продавалось спиртное.
Мусор перед домом Мидоуза слежался и походил на горную породу. В эту часть Нью-Йорка еще не донеслись веяния из более благополучных районов, где от владельцев требовали подбирать испражнения за своими собачками: на тротуаре, как и на мостовой, шагу негде было ступить из-за собачьего кала.
Руби удачно миновала минные поля и поднялась на выщербленное цементное крыльцо. Она достаточно часто наезжала в Нью-Йорк, чтобы знать, что наружные звонки в таких домах никогда не работают, поэтому нашла на стене надпись фломастером, обозначавшую номер квартиры управляющего домом, после чего откинула внутреннюю задвижку кредитной карточкой висконсинского магазина «Сыры-почтой».
Табличка на двери управляющего гласила: «Мистер Армадуччи». Руби надавила кнопку звонка, готовясь испытать на собеседнике свои чары, однако вид детины с волосатыми плечами в майке заставил ее забыть о
