день услышать другую речь.
Но сегодня ни один из них не пошёл домой. Ни один из них даже не побеспокоился о судьбе своего «мерседеса».
— Они все пройдут полмили и вернутся к своим машинам. Те, кто вернутся, и будут на самом деле революционными героями, а те дураки, которые последуют за этим полковником, никогда не доберутся до Иерусалима, а только найдут свою смерть. Единственный возможный путь к воротам Иерусалима возможен под моим руководством.
Но никто из них не вернулся ни в этот вечер, ни на следующий. До генерала дошли слухи, что полковники самостоятельно организовали взводы и батальоны. Они совершали свой переход в суровых условиях. Если они не имели возможности организовать какую— либо повозку, то обходились без этого и продолжали маршировать по раскалённой пустыне. Но солдаты Идры при необходимости прекрасно владели техникой танковой войны. Им не надоедали революционными речами, но учили обращаться с оружием, предоставленным их новыми лидерами, и готовили их к победе или к достойной смерти в бою.
Их новый вождь, носивший звание полковника, не назвал им своего имени. Но один из полковников, более сообразительный, чем другие, предпринял немало попыток окольным путём разузнать имя их нового лидера. Наконец, исчерпав все средства, он напрямик сказал ему, что, если он поведёт их в сражение против Израиля, они должны знать, как называть его.
— Арисон, — ответил незнакомец. — Вы можете называть меня Арисон.
— Это не арабское имя, — сказал полковник.
— Вероятно, это так, — сказал Арисон. — Но это не означает, что я не могу быть вашим истинным другом. Вы можете быть абсолютно уверены, что всё, что я делаю, приведёт вас к славе и победе.
Сообразительный полковник донёс эту информацию до немецкого репортёра в столице, а репортёр поместил её в своём издании, так что, обойдя полмира, эта информация наконец достигла Тель-Авива.
Арабы организовали маленькую, крепко спаянную армию, похожую на те, которые были распространены на Среднем Востоке в восьмом веке, когда арабские армии с быстротой молнии перемещались по пустыне, завоёвывая обширные империи в короткие сроки.
— Как велика их армия? — спрашивали у израильской разведки.
— Пятнадцать тысяч.
— Тогда ничего страшного.
— Когда вы увидите этих парней, — говорили они, — то поймёте, что они великолепны.
— Насколько хороши могут быть эти арабы? — спрашивало командование Израиля.
— Лучше не бывает.
Единственным способом избавиться от нападения армии Идры было направить их гнев и их оружие против одного из африканских племён. Но когда они узнали, что армия Идры собирается начать атаку, их охватила настоящая паника. План, как они узнали, состоял в том, чтобы захватить главную базу, охраняющую Негев, чтобы доказать Израилю, что они могут разбить даже превосходящие силы, захватить пленников и перекрыть все дороги к границе с Египтом.
Ни один из сидящих в комнате, в которой разрабатывалась тактика действия израильских вооружённых сил, не мог предположить, что спустя короткое время они будут судорожно стягивать последние резервы вокруг Иерусалима, чтобы помочь своим частям, пойманным в ловушку.
Синанджу, место, где находится Дом синанджу, великолепный Дом синанджу, совершенно не изменилось с тех пор, когда Ремо был там в последний раз. Главная улица своими запахами была похожа на свинарник, потому что старая сточная система была разрушена, а новую некому было установить.
Система была сделана из каррарского мрамора, с трубами, вырубленными вручную и гладко отполированными. Несомненно, особенность этой сточной системы состояла в том, что она была изготовлена римскими инженерами. Хотя в трёхсотом году до нашей эры путешествия не были столь же безопасными, как сегодня, но сейчас в Синанджу были доставлены трубы для сточных вод, но не было инженеров, способных их установить. Теперь в городе стояло зловоние, а трубы всё-таки ещё лежали неиспользованные.
Ремо заметил несколько штук на главной дороге, ведущей в Пхеньян.
— Если мы как можно скорее их не установим, их все разворуют, — сказал Чиун. — Но что ты туг делаешь? Ты же не разделяешь моей любви к Синанджу, как к месту, где собрались сплошные убийцы. Ты же не можешь быть убийцей.
— Кто тебе сказал, что я должен любить свинарник? — спросил Ремо.
— А Нью-Джерси — не свинарник? — поинтересовался Чиун.
— Там не пахнет так, как в Синанджу, — сказал Чиун.
У входа в деревню собрались старейшины, чтобы поприветствовать Мастера. Сейчас они были счастливы, потому что могли узнать у него о судьбе сокровищ. Конечно, после возвращения Чиуна они уже слышали, что сокровища украла секретная служба Северной Кореи и что произошло это с ведома Ким Ил Сунга, который с помощью уловки проник в Дом синанджу.
Когда это открылось и вождь покончил жизнь самоубийством, которое было мудрым шагом, он, вероятно, унёс с собой в могилу секрет местонахождения сокровищ. И так как он не рассказал об этом даже своему великому лидеру, Ким Ил Сунгу, то, вероятно, сведения о местонахождении сокровищ утеряны навсегда.
Теперь приняты все меры предосторожности, и северным корейцам не удастся проникнуть в Дом синанджу. Оставалось только узнать, наказал ли Ким Ил Сунг своих подчинённых за их злодеяния.
Но какое наказание будет справедливым, Чиун не мог решить, и в качестве дани Ким Ил Сунг выбрал строительство трёх новых суперскоростных дорог к деревне и потребовал включить главу о великолепии Дома синанджу в каждый учебник в каждой школе Северной Кореи.
Таким образом, между марксистско-ленинской идеологией и фамильно-историческим деревом Мастеров синанджу — с похвалами рабочим комитетам с одной стороны и восхищением фараонами и королями с другой — установилось временное согласие.
То, что такой беспорядок не вызвал протестов, было необычно. Раньше студенты знали только то, что марксистско-ленинская диалектика — единственное истинное учение.
Теперь сотни тысяч студентов зубрили, что Акх— натон в своей праведности дал тридцать нубийских золотых статуй Мастеру Джи, а король Кроесус из Лидии заплатил четыре сотни мер золота, и что Дарий из Персии пожертвовал драгоценные камни весом в сотню оболов — согласно закону непобедимости.
Чиуна удовлетворило то, что Ким Ил Сунг сделал всё, что мог. В особенности в тот момент, когда Чиун и Ремо встретили в Народном аэропорту Пхеньяна три тысячи студентов, марширующих под флагом Мастеров синанджу и поющих: «Прославляя твой великолепный Дом наёмников, мы прославляем истину, и прекрасное превосходство и твоё вечное присутствие в мире, о Великолепный».
Ремо нетерпеливо повернулся к Чиуну.
— Они даже не знают, о чём они поют, — взорвался он.
— Никогда нельзя пренебрегать данью. Ваших американских студентов тоже могли бы обучать подобным образом.
— Я надеюсь, что они никогда не узнают этих стихов, — сказал Ремо.
Как и следовало ожидать, за то время, пока они добирались до деревни, Чиун начал перечислять все самые большие обиды и несправедливые обвинения, которые он выслушал от Ремо за время его обучения.
— Возможно, ты думаешь, что старейшины деревни Синанджу тоже дураки, потому что платят дань.
— Нет, — сказал Ремо. — Почему они не должны её платить? Мы кормимся ею почти четыре тысячи лет.
— Мы существуем благодаря им, — сказал Чиун.
— Я — нет, — ответил Ремо.
— Но твой сын будет.
— У меня нет сына.
— Потому что ты всё время крутишься вокруг всех этих западных вертихвосток. Женись на хорошей
