корейской девушке. Она родит тебе наследника, и мы воспитаем его. Он тоже женится на кореянке, и вскоре никто не вспомнит, что на плаще Мастеров было белое пятно.
— Если дело только в этом, — сказал Ремо, — то, может быть, ты уже имеешь белого предка. Ты не думал об этом?
— Только в моих ночных кошмарах, — сказал Чиун, выходя из машины и принимая глубокие поклоны собравшихся стариков.
Ремо смотрел за их спины. Глазам открывались четыре переулка, переходящие в абсолютно неиспользуемые шоссе, теряющиеся между Корейских холмов по направлению к Пхеньяну. Он знал, что существовали ещё два шоссе, ведущие в деревню, которые тоже почти не использовались. Иногда, как он слышал, по этим дорогам проходили стада яков, так что севе— рокорейцам приходилось потом присылать вертолёт из Пхеньяна со щётками и скребками, чтобы держать первый, второй и третий Великие пути на Синанджу в безупречном состоянии.
— Приветствую вас, — сказал Чиун старикам. — Я вернулся вместе со своим сыном, Ремо. Я не хочу удерживать его здесь против его воли, потому что он не хочет помочь нам в поисках бесследно пропавших сокровищ. В конце концов, вся ответственность ляжет на тех, кто не хочет посвятить свою жизнь возвращению сокровищ.
Старики закивали головами.
— Вы можете удивиться, почему я ничего не предпринимаю в отношении Ремо, — сказал Чиун.
— Нет, они не удивлены. Я уверен, что они совершенно не удивились этому, Маленький Отец, — сказал Ремо.
Обеспокоенные старики опустили глаза к земле. Между двумя Мастерами появились разногласия.
Чиун успокоил их движением руки.
— Он имел в виду совершенно другое. Мы все знаем, что вам очень хотелось бы знать, почему я ничего не предпринимаю против Ремо. Во-первых, потому что он приехал домой учиться. Сейчас он будет читать истории Синанджу, и знаете зачем?
— Я знаю зачем, Маленький Отец.
— Шшш. Они не знают зачем. Он будет читать истории синанджу, потому что он встретился с чем-то таким, чего не смог победить. А почему он не смог победить это?
Никто не ответил.
— Он не смог победить это, потому что не знал, что это такое, — сказал Чиун.
— Я узнаю, что это, если ты расскажешь мне, — сказал Ремо.
— Это не принесёт тебе ничего хорошего. Ты не сможешь справиться с этим человеком, пока не найдёшь сокровища синанджу, — сказал Чиун.
— Теперь я вижу, что ты по-прежнему ведёшь свою игру, Маленький Отец, — сказал Ремо, который решил, что не будет больше ждать никаких объяснений. Он знал Чиуна, и ему были хорошо известны их разногласия. И он знал, что Чиун не укажет ему сейчас правильный путь. Но раньше или позже ему придётся сделать это, и Ремо испытывал тайное злорадство.
Ремо не был готов сейчас отправиться в путь, не был готов, несмотря на то что это было в его интересах.
— Но, раскаиваясь в своих заблуждениях и испытывая большие угрызения совести из-за того, что не может вернуть нам сокровища, мой сын Ремо решил подарить деревне Синанджу сына.
Опущенные головы поднялись. Известие вызвало всеобщее одобрение.
— И он будет украшением деревни Синанджу. — закончил Чиун.
— Это не совсем так, — сказал Ремо.
— Не будет ребёнка, не будет и помощи в борьбе против твоего врага, — сказал Чиун.
— Он также и твой враг, Маленький Отец.
— Может быть, это и так, но проблема, как расправиться с этим человеком, волнует тебя гораздо больше. Кроме того, ты не можешь посвятить ребёнку всю свою жизнь, а если ты заведёшь его от белой женщины, она может оказаться распущенной, как все белые женщины, и не будет должным образом заботиться о ребёнке, а то и бросит его. А если у тебя будет ребёнок от женщины из деревни Синанджу, ты будешь абсолютно уверен, что твой сын будет воспитан в почёте и уважении, потому что его отец — Мастер синанджу.
— Мне не нужен ребёнок.
— Ты говоришь так, потому что не знаешь.
— Дай мне прочесть истории, — сказал Ремо. — Я уверен, что если ты узнал что-то об этом парне, ты нашёл это в свитках. Именно поэтому я хочу снова перечитать их. Но не жениться, нет.
— Одна ночь. Один момент. Только один посыл твоего семени. Я не говорю о пожизненном заключении. Позволь матери получить это.
— Позволь мне взглянуть на свитки.
— Не будет женитьбы на одну ночь, не будет и свитков.
— Но ты же всё время просил меня прочитать эти свитки.
— Это было тогда, когда ты не собирался читать их.
Ремо вздохнул. Он огляделся вокруг. Чем скорее он получит свитки, тем скорее узнает, что Чиун открыл в индейском лагере.
И что может быть плохого в одной ночи? Он никогда не воспитывал ребёнка. И синанджу должны иметь наследника в своём мастерстве.
Он должен передать своему ребёнку знания синанджу? Прекрасно, подумал он, смотря на деревянные хижины и грязные дороги, ведущие к трём современным шоссе, он может передать своему сыну знания синанджу, но тот может и не стать синанджу. Это был только один из путей.
Но он не хотел делать ребёнка одной из женщин этой деревни только по необходимости. Он всё ещё был слишком американцем и искал утех в любви, прежде чем решиться жениться и обзавестись ребёнком.
— Од райт, — сказал он.
Почему бы нет, подумал он. Что такого? Что может быть плохого в одной ночи?
— Отлично, тогда я открою для тебя все свитки. Ты сможешь прочитать о ссоре между фараонами Верхнего и Нижнего Нила. Ты узнаешь всё то, чему я прежде пытался тебя научить. И ты женишься на прекрасной девушке. Я сам выберу её.
— Я не хочу, чтобы ты её выбирал, — сказал Ремо. — Я выберу сам.
— Как пожелаешь. Руководствуйся при выборе своими чувствами. Я не буду вмешиваться в твой выбор, — сказал Чиун, сияя.
Но когда Ремо наконец увидел молодых женщин, ему нестерпимо захотелось воспользоваться одной из трёх прекрасных дорог, ведущих в Пхеньян, и покинуть Синанджу, всех женщин вообще и Пу Кайянг в частности.
Пу весила двести пятьдесят фунтов и знала два слова по-английски. Это не были «да» или «нет». Это не были «хэлло, Джо» или даже «гуд бай, Джо». Это было «предсвадебный договор».
Все остальные слова в её словаре были корейскими, причём на специфическом диалекте синанджу, на котором говорил и Ремо. Но на переговоры вместо Пу пришла её мать.
Пу и не думала, что у неё избыток веса, она скорее считала, что находится в самом расцвете. Пу считала, что она до сих пор не замужем только потому, что ни один мужчина в Синанджу не достоин её. И она не видела достойного кандидата даже в Пхеньяне. Она была дочерью пекаря, и, прежде чем кто-либо в Синанджу покупал хлеб или пироги, Пу пробовала их первой. И было видно, что так будет продолжаться и дальше, даже если она и выйдет замуж за белого Мастера синанджу.
— Ты останешься здесь, если я уеду? — спросил Ремо.
— Да, — сказала она.
— Ты выйдешь за меня? — спросил Ремо.
— У нас ещё нет собственного дома, — сказала Пу.
— Он должен быть в Синанджу?
— Да.
— Ты получишь его, — сказал Ремо.
