Ему перечислили имена. Он опустил голову и устало сощурился.
— Стало быть, душа Ко Джонг О отлетела? — заметил он.
— А ты выглядишь усталым, Санни Джой.
Билли Ром поискал глазами гору Красного Призрака, скрытую где-то в туманном мареве, в тени Шоколадных гор.
— Устал. Чертовски устал, — пробормотал он. — Ведь я уже старик. И вернулся наконец домой. Навсегда... — Затем, понизив голос до шепота, добавил: — Навеки, чтоб остаться здесь с духами предков. Моих славных предков, коим я обязан не только жизнью.
Глава 2
Его звали Римо, и он не понимал, что происходит. Ясно одно — он уснул. Но теперь в тишине и темноте ночи, приносящей сквозь Распахнутое окно спальни вместе с порывами ветра слабый солоноватый привкус Атлантики, Римо никак не мог разобрать, сон это или явь.
Он был мастером Синанджу, а потому спал не как обычный человек. Какая-то часть его мозга никогда не отключалась, но в целом сон был более глубоким, чем у остальных людей, и просыпался он всегда отдохнувшим и бодрым. Да и снов теперь он почти не видел. Нет, конечно, они ему снились. Всем людям снятся. Даже тем, кто посвятил свою жизнь освоению боевых искусств Синанджу — главному и самому совершенному из всех видов борьбы. Однако, проснувшись, Римо почти никогда ничего не помнил.
Но если это сон, то он его ни за что не забудет. Слишком уж важные события в нем происходили.
Откуда-то из глубины комнаты, которая то появлялась в лунном свете меж облаков, то исчезала, явилась женщина.
Никогда не дремлющая часть сознания Римо отметила ее появление тотчас, как только та подошла и остановилась у изножья татами. Она попала сюда не через дверь и не через окно, Римо очень удивился и проснулся — внезапно и резко. Так обычно захлопывается мышеловка.
Он сел. Глаза постепенно привыкли к царившей в комнате темноте. И та, вечно недремлющая часть сознания, предупреждавшая о появлении в комнате постороннего, тут же отключилась. Зато ожили все остальные органы чувств.
Они твердили, что он в спальне один. Уши не различали ни малейших звуков — ни биения сердца, ни слабого, эластичного шелеста легких, ни шума крови, бегущей по жилам, венам и кровеносным сосудам. Обоняние раздражали только привычные запахи ночи — еле уловимый аромат моря, вонь выхлопных газов да запах подстриженного газона на лужайке под окнами.
Но он видел эту женщину! Она смотрела на него сверху вниз. Спокойное лицо — нежный белый овал в обрамлении длинных темных волос. Камея... Юная и как бы вне возраста, красивая и в то же время — не слишком.
А глаза — печальные, печальные...
Женщина стояла босиком у плетеной циновки, и, хотя лицо ее Римо видел вполне отчетливо, разглядеть фигуру никак не удавалось. Вроде бы и одежды на ней никакой не было... И в то же время нагой она не казалась. Нет, это не женщина. А наверняка некий ангел, которому не пристали такие понятия, как красота, одежда или тело...
Римо вытянул ногу, чтобы прикоснуться к женщине.
Нога провалилась в такую бездонную и абсолютную тьму, что он тут же испуганно ее отдернул.
А женщина вдруг заговорила:
— Я просто смотрела, как ты спишь... — И улыбнулась, еле-еле, краешками губ. Несмотря на некую робость и неуверенность, улыбка получилась теплой и нежной. — Ты вырос... и стал таким красавцем.
— Так ты моя мать? — спросил Римо, слегка запнувшись на последнем слове.
Печальные глаза просияли.
— Да. Я твоя мать.
— Я тебя узнал. По глазам...
— Ты меня помнишь?
— Нет. Но у меня есть дочь. И глаза у нее точь-в-точь твои.
— Дочь... На нее пала тень.
— Что?!
— Да ты не волнуйся! Придет день, сам все поймешь. Увидишь то, что пока тебе недоступно... — Она закрыла глаза. — Ведь почти всю свою жизнь ты прожил без меня. Но и это тоже скоро изменится. Ты умрешь, мой единственный сын, и тебя похоронят на Арлингтонском кладбище, как героя. Под твоим настоящим именем, которого ты пока не знаешь.
— Так Римо Уильямс — не настоящее мое имя?
Она тихо покачала головой.
— А как меня звать по-настоящему?
— Ты должен узнать сам.
— Нет, скажи мне, скажи!
— Он тебе скажет.
— Кто? Отец?
— Ты его еще не нашел.
— Пытался, но...
— Я ведь уже говорила тебе, кто похоронен у Смеющегося ручья.
— Но я не нашел никакого Смеющегося ручья! Его нет ни на одной карте, ни в атласе, ни в путеводителях...
— Смеющийся ручей — место священное. А потому на картах ему не место. И потом, я ведь уже сказала: отца своего ты знаешь.
— Нет не знаю. Я просто голову сломал, пытаясь...
— Нельзя прекращать поиски. Думай, думай лучше. Подскажут или голова, или сердце.
— Нет, скажи! Назови хотя бы имя! — взмолился Римо.
— Прости...
— Послушай, но для меня очень важно найти его! Очень важно! — с жаром воскликнул он. — Назови его имя!
— О, я была бы никуда не годной матерью, если б до сих пор водила тебя за ручку. Ты ведь уже умеешь ходить и думать.
— Ну намекни хотя бы, умоляю!
— Иногда он бродит по земле, на которую упала Великая Звезда. А порой... порой блуждает среди звезд.
— Что это значит?
— Ищи его к югу от кратера Великой Звезды или же среди других, земных звезд...
— Земные звезды?..
Женщина снова прикрыла темные глаза.
— Я покажу тебе одну картинку...
Пространство перед ней тут же сгустилось, заклубились какие-то темные тени. В отблесках лунного света появились причудливые тени.
Постепенно картина прояснилась. Нет, цветной она не стала — везде черно-синие тона. Ночное видение...
— Ну что видишь, сын мой?
— Пещера...
— Загляни поглубже. Что там?
Римо впился взглядом в черный провал. Казалось, пещера наполнена густой непроницаемой тьмой, но вот глаза его различили слабое мерцание.
Сперва он увидел какой-то странный предмет, завернутый в одеяло. Некогда одеяло было цветным, но давно полиняло, поблекло и обтрепалось по краям. Из одеяла торчали сухие палочки и клочки высохшей коричневой кожи, а вот и человеческая голова. Иссохшая, сморщенная, с узкими щелочками закрытых глаз, провалившимся носом и плотно сомкнутым, словно зашитым ртом.
К натянутой, как барабан, коже черепа прилипли грязные волосы.
