– Но я не могу уехать в Петербург прямо сейчас. Не посоветуете ли какую-нибудь гостиницу, где можно было бы провести эту и, пожалуй, следующую ночь?
– Вам нет никакой необходимости отправляться ночевать в гостиницу. Дворец Голицыных сейчас пуст, поскольку княжна Мария в Санкт-Петербурге. Баронесса предупредила ее о вашем приезде, и Мария уже распорядилась, чтобы вы были там размещены со всеми подобающими удобствами.
Себастьян склонил голову в знак признательности.
– Чтобы мы смогли продолжить наш разговор, – вмешался князь Барятинский, – коль скоро вы будете проживать во дворце Голицыных, окажите мне честь отужинать со мной. Я пришлю за вами карету и распоряжусь, чтобы она оставалась в вашем распоряжении вплоть до вашего отъезда в Петербург.
– Благодарю вас, – ответил Себастьян. – Вы позволите мне пригласить моего сына, которого я попросил приехать ко мне в Москву? Он живет у посла Соединенных провинций.
– Почту за честь, граф.
В тот вечер, 7 июня 1762 года, в библиотеке дворца Барятинского их было шестеро. Четверо, включая шевалье де Барбере, едва могли прийти в себя от изумления, увидев графа де Сен- Жермена и его сына, князя Полиболоса. За исключением нескольких незначительных отличий, едва различимых при свете свечей, сын был копией отца. Вплоть до тембра голоса и манеры держать себя. Они походили друг на друга как две капли воды.
Каждый из присутствующих задавал себе вопрос, зачем Себастьян пригласил сына в Москву. Их исключительное сходство могло быть использовано во многих обстоятельствах, но никто не решался спросить, что обо всем этом думал сам Сен-Жермен.
За ужином разговор зашел об угрозах, которые царь высказывал в адрес датского короля Фридриха V. Вне всякого сомнения, поскольку Петр являлся по рождению герцогом Гольштейн-Готторпским, недавно приобретенная власть вызывала в царе желание отомстить тому, кто отнял у него Шлезвиг. А поскольку русская армия была гораздо сильнее, чем датская, и, более того, Петр был союзником короля Пруссии, он с трудом сдерживал нетерпение: царь жаждал как можно быстрее свести счеты.
– Он пьет еще больше, чем прежде. Из-за этого его агрессивность представляется весьма опасной, – заметил Барятинский. – Не стоит сомневаться, его нападение на Данию – вопрос нескольких дней или недель, он твердо намерен отобрать Шлезвиг. Можно не сомневаться, что прусский король с удовольствием его поддержит.
После этого заявления за столом повисла напряженная тишина. Из окна было видно, как маленькие красноватые облачка едва касались колоколен Архангельской и Благовещенской церквей.
– Кого здесь можно назвать его союзниками? – поинтересовался Себастьян.
– Петр назначил кучу бездарных советников, весьма довольных, что могут сделать карьеру, выражая свою преданность пруссакам, – с усмешкой ответил Барятинский. – Но хуже всех его канцлер Михаил Воронцов.
– Воронцов? Но разве не он был канцлером при императрице Елизавете?
– Вот именно, и не кто иной, как он, ведет сейчас политику, диаметрально противоположную той, которой придерживался многие годы. Никто не знает, что и думать. Этот скандал лишь усилил враждебность дворянства и администрации к режиму. Что же касается армии, Григорий рассказал вам о ее реакции на происходящую сейчас «пруссификацию». Армия не желает, чтобы прусский король занял в русской истории место Петра Великого.
Себастьян задумался над услышанным. Александр, так же как и Барбере, не говорил по-русски; Сен- Жермен перевел сыну то, что было только что сказано.
– Нам известна позиция Франции и Австрии, – заметил Себастьян. – А что можно сказать про англичан?
– Они в замешательстве, – ответил Барятинский. – Поначалу они радовались разрушению альянса[13] и рассчитывали привлечь нового царя на свою сторону. Они намеревались предложить ему субсидии, как прежде…
– Субсидии?
– Ни для кого не секрет, что императорская казна пуста, – мрачно заметил Григорий. – Великий князь и его супруга тратили так, будто никакого завтра не будет. Она сама брала деньги у англичан.[14] Это называлось займами.
Это сообщение обрушилось на Себастьяна, как ушат холодной воды. Выходит, англичане просто- напросто купили чету великих князей? Это наводило на размышления. Скорее всего, дворец Орловых был выстроен на деньги, выплаченные англичанами Екатерине и которые она затем передавала своему любовнику. Царь и царица вели себя как последние щеголи и вертопрахи.
В данный момент моральные рассуждения были весьма неуместны, хотя именно сейчас нравственность, как никогда, мешалась с политикой.
– Стало быть, императорская гвардия вскоре в полном составе окажется в Санкт-Петербурге?
– Да.
– На каком расстоянии казармы находятся от Зимнего дворца?
– Не так далеко.
– Все полки преданы императрице?
Григорий Орлов не мог скрыть замешательства, он помедлил с ответом.
– Они преданы России, которую представляет императрица…
– Но не самой императрице?
– Никто в гвардии… То есть почти никто не верит, что придется вмешаться, чтобы защитить лично императрицу…
Встревоженный Себастьян попытался представить себе контрзаговор, о котором знал бы лишь ограниченный круг людей.
– Но сколько человек были бы готовы немедленно выступить, причем на ее стороне?
Трое русских обменялись взглядами.
– Человек сорок, – произнес наконец Барятинский.
– Всего лишь четыре десятка людей, готовых действовать?
Русские покачали головами.
– Сорок против всей машины царской власти, вместе с канцлером и генералами? – настаивал Себастьян, все еще не веря.
– Такова реальность, граф. Было бы слишком неблагоразумно лгать вам.
Все были подавлены. После молчания, еще более длительного, чем прежде, Себастьян заявил:
– Все в руках императрицы.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ей придется предстать перед всей гвардией и объявить себя спасительницей, защищающей Россию от иноземца. Как это сделала когда-то императрица Елизавета.
Это заявление повергло всех в шок.
– Что вы задумали? – спросил Григорий Орлов.
– Захват власти императрицей. Он должен произойти самое большее за несколько часов.
– Но кто ей все это объяснит? – недоумевал Григорий. – Никто из нас к ней не допущен, кроме графа Панина. Дорога в Петергоф, где она в данный момент проживает, охраняется преданными немцу людьми.
– А где сам царь?
– Если он находится не в Санкт-Петербурге, чтобы принять посла или что-то в этом роде, то пребывает в Ораниенбауме, это на Финском заливе, прямо напротив Кронштадта, в замке, который охраняет голштинский полк.
– Если я вас правильно понял, – подвел итог Себастьян, – при дворе зреет заговор против царя и канцлера Воронцова, но с вашей стороны никакой организации не существует. Вы практически ничего и никого не представляете. Я могу только повторить: одна лишь императрица может действовать законно.
Барятинский и Григорий растерянно посмотрели на него.
Они походили на мышей, которых смертельно пугает и в то же время завораживает огромный кот. И
