адмиралом.
– Друг мой! Дорогой дружище! – воскликнул Алексей Орлов, встречая Себастьяна, облаченного должным образом.
Он распахнул объятия, и повторилась ливорнская сцена с русскими поцелуями в уста, до которых Себастьян был не слишком большой охотник. Кроме оторопелого маркграфа на встрече в парадном зале дома на Пегниц, в старом городе, где они все остановились, присутствовали и трое других морских офицеров, в том числе Федор Орлов.
Маркграф Бранденбургский таращил глаза. Очевидно, он ничего не понимал, но, по правде сказать, несмотря на свой сияющий вид и напускную самоуверенность, Себастьян и сам понимал не больше; а потому желал поскорее остаться наедине с Алексеем, чтобы тот ему объяснил эту чудесную монаршью милость.
Орлов обратился к маркграфу и горячо поблагодарил его за расположение и интерес, проявленные к его прекрасному другу графу Салтыкову.
Опять это имя! Маркграф хлопал глазами, совершенно сбитый с толку.
Но никаких вопросов задавать никто не осмелился, опасаясь обидеть адмирала. Маркграф объявил, что горд встречей со столь славным победителем битвы в Архипелаге – именно так теперь называли сражение у греческих островов, где русские отправили на дно турецкий флот.
В середине дня Орлов велел подать обед, состоявший из птичьего рагу, паштетов и сосисок с капустой. Бокалы поднимали часто, но, благодарение Богу, Алексей проявил умеренность. Когда был выпит кофе, Себастьян уже не сдержался и попросил его о приватном разговоре. В три часа пополудни оба решили уединиться в соседней комнате.
– Алексей, бога ради, объясните мне все это, – взмолился он, – и этот чин, и имя.
Орлов сел и улыбнулся.
– Мой дорогой друг, императрица не забыла, чем вам обязана. Если бы вы, устроив свое невероятное переодевание, не пробрались в Петергоф, чтобы убедить ее, а главное, если бы не провернули тот дьявольский трюк, оказавшись одновременно на ужине в Зимнем дворце и в Петергофе… в общем, если бы вы не предупредили, что немец уезжает в Ораниенбаум, быть может, наше дело никогда бы не выгорело. Императрица уверяет, что у вас дар вездесущности, и крепко убеждена вопреки всем разумным объяснениям, что вы чародей.
Себастьян кивнул.
– Но для нее вы еще и стратег, это и есть причина вашего возведения в генеральское звание. Что официально оправдывает назначенное вам армейское жалованье: десять тысяч флоринов.
Сумма была внушительной даже для русского генерала.
– Я напишу ее величеству, чтобы смиренно поблагодарить, – ответил Себастьян. – Но объясните мне теперь это имя – Салтыков.
Алексей Орлов улыбнулся и погладил подбородок.
– Мой добрый друг, вы же знаете, армия целиком привержена русской партии. Сен-Жермен – не самое удачное имя для русского генерала. Стало быть, нужно было что-то русское, вот императрица и выбрала это.
– Но ведь существует же настоящий Салтыков, вы это прекрасно знаете!
– В самом деле, его назначили воспитателем великих князей. И он в курсе, что у него появился родственник с такой же фамилией, – ответил Орлов, по-прежнему улыбаясь.
– То есть я?
– Верно. Неужели вам зазорно состоять в родстве с воспитателем детей самой императрицы?
– Нет, что вы, это высокая честь, – ответил ошеломленный Себастьян. – Но означает ли это, что я должен принимать участие в ваших войнах?
– Если мы и дальше сможем пользоваться вашими добрыми советами, это будет в согласии с вашим званием. Но никто не упрекнет вас в дезертирстве, если вы не ринетесь в ближайший же бой.
При этих словах Алексей Орлов встал, подошел к двери, кликнул Федора и попросил его принести некую красную сумку, лежащую под кучерским сиденьем его кареты.[49] Через несколько минут Федор вернулся, вручил сумку своему брату и вышел. Алексей открыл ее, достал оттуда футляр с гербами, а из него пергаментный свиток, который и протянул Себастьяну.
«Мы, Екатерина II, Императрица Всея Руси…»
Легкое головокружение охватило Себастьяна. Граф Салтыков назначался в штаб со званием генерала и советника ее императорского величества. Императорская печать подтверждала подлинность документа.
– Но Салтыков! – воскликнул он.
– Прочтите вот это, – отозвался Орлов, протягивая Себастьяну другой документ.
Новая грамота занимала целых две страницы: в благодарность за услуги, оказанные престолу, ее величество жаловала графу де Сен-Жермену имение Ново-Лиево в две сотни гектаров, равно как усадьбу и два хутора близ Старицы, и возводила его в графское достоинство.
– Удовлетворены теперь? – спросил Орлов.
– Как может быть иначе?
– Григорий все предусмотрел.
Себастьян задумался. Его судьба оказалась связана с судьбой русского императорского трона теснее, чем он предполагал.
– А скажите мне, – продолжил Алексей, – как поживает ребенок, которого от вас родила баронесса Вестерхоф?
– Увы, никак. Умер от крупа. Все мои познания в медицине оказались бессильны его спасти.
– Жаль. Как вы, возможно, знаете, он приходился двоюродным братом царевичу Павлу.
Себастьян вспомнил, как пришлось забирать ребенка из Санкт-Петербурга и как принцесса Анхальт- Цербстская призналась, что баронесса была единоутробной сестрой императрицы. Орлов долго смотрел на графа испытующим взглядом.
– За ребенком приезжали вы сами или ваш сын?
– Я. А почему вы спрашиваете?
– Григорию показалось, что у вас какой-то странный, рассеянный вид.
– Еще бы! – ответил Себастьян.
– Жаль, что ребенок умер, – продолжил Орлов. – Быть может, вы могли бы стать отцом будущего царя.
– Что вы такое говорите?
– То, что вы слышали. Павлу сейчас шестнадцать лет, и он проявил свой истинный нрав. Ненавидит собственную мать и сам – вылитый портрет своего батюшки. Это опровергло все слухи об отцовстве Сержа Салтыкова.
Орлов закурил сигару, взяв щипцами уголек из камина.
– Он такой же яростный германофил, как и его отец, и ненавидит Россию, – продолжил он.
– Но не собираетесь же вы устранить шестнадцатилетнего юношу? – заметил Себастьян.
– Не я, конечно, – ответил Орлов, пожав плечами. – Он дождется, что его истребят другие. Настает такой момент, когда человеческое существо, наделенное определенной властью, перестает быть самим собой и становится заложником. Но это в будущем. У Екатерины впереди еще много лет царствования.
– За что Павел ее упрекает?
– За ее жизнь. И за смерть своего отца.
Себастьян вспомнил рассказ Барбере об убийстве царя Алексеем.
– Как он умер?
– Предполагаю, что ваш друг Барбере вам рассказал.
– Почему вы говорите, что я мог бы стать отцом следующего царя?
– Потому что при нынешнем положении не исключено, что императрица могла бы указать своим наследником вашего сына.
– А Павел будет отправлен в изгнание, как Иван Шестой?
– Почему бы и нет? В любом случае исчезновение Петра Третьего и Ивана Шестого не было потерей ни
