– Вот, они ответили тебе за меня, – сказал он.
– По-твоему, моя жизнь была похожа на эту пантомиму?
– Нет, Жанна, поскольку в этом участвовала твоя душа.
Она вздохнула.
– Единственная женщина среди живущих, Жанна, с которой я стал бы делать то, что делал с Об, – это ты.
Она онемела.
– Иди танцевать, – вымолвила она, наконец. – Иди танцевать. Забудь о своих призраках, иди танцевать.
В следующем месяце Карл VIII послал французскую конницу завоевывать Италию. Он хотел получить Неаполь, и он его получит, черт возьми.
Удивительнее всего, что он его получил. Итальянские государства дремали. Флоренция была в ссоре с Миланом, Рим – с Флоренцией, Неаполь – с Миланом. И все настороженно следили за тем, что замышляет Венеция. При этом везде шли междоусобицы. Казалось, вся Италия занята интригами. Правители заигрывали с Англией, Испанией, Максимилианом Австрийским – сам дьявол не разобрался бы в этих хитросплетениях.
Один беспокойный монах – такими монахи становятся часто, убедившись, что наш мир не похож на небесный Иерусалим, – Джироламо Савонарола, предсказал, что французский король завладеет Флоренцией. Его предсказание сбылось! Господь наделил слугу своего пророческим даром! Когда французы захватили город, флорентийцы пришли в страшное возбуждение. Савонарола, ставший полновластным хозяином Флоренции, в своих знаменитых проповедях осмелился нападать на самого Александра VI, разоблачая совершенные им преступления, – видит Бог, этот папа не терял времени даром! Борджиа попытался хитростью привлечь Савонаролу на свою сторону, надеясь приманить его кардинальской шапочкой. Куда там! Монах выбрал своим покровителем короля Франции. Флорентийцы исписывали стены неслыханными оскорблениями в адрес папы, его сына и дочери. Три кровавых развратника. Из которых, по крайней мере, один – Цезарь – был к тому же изуродован оспой.
Французская конница вступила во Флоренцию. Потом в Рим. Это было великолепное зрелище. Папа бежал. Карл VIII испытывал сильнейшее искушение его сместить.
Наконец французы захватили Неаполь.
– Я спрашиваю себя, не совершили ли мы ошибку, когда отказались от предложения лионских банкиров, – пробормотал Жозеф.
– Вспомни, что до сих пор все предсказания Франца Эккарта сбывались, – сказала Жанна. – Кампания еще не завершена: французский король будет изгнан из Италии.
Жозеф бросил на нее скептический взгляд: неужели они будут вести дела, основываясь на прорицаниях некроманта, оказавшего столь губительное воздействие на Об?
Жанна ничего на это не ответила, а Жозеф продолжал сокрушаться, что не присоединился к лионским банкирам, которые вложили деньги в итальянский поход. Через несколько дней, однако, ему пришлось признать свою неправоту. Феррандо прислал письмо с известием, что северные итальянские государства по наущению Испании и Габсбургов образовали лигу и готовятся изгнать французов с полуострова.
Для начала они попытались захватить французского монарха в плен: когда в июле 1494 года королевская армия направилась домой, войска Венецианской лиги перекрыли все пути через Апеннины. Завязалась отчаянная битва при Форново, и шестого июля Карлу VIII чудом удалось прорваться в свою страну.
Конечно, это был не тот человек, с коим стоило говорить о новом пути в Индию.
Маленькому Жозефу было тогда два года. Ему исполнится пять, когда в Неаполе капитулирует последний французский гарнизон. Но об этом пока еще никто не знал.
Тем временем в Страсбург приехал Итье, чтобы отчитаться перед Жанной: семь ферм процветали сверх всяких ожиданий, не только полностью снабжая все кондитерские в Париже, но и сделав Жанну одним из главных поставщиков зерна на Главном рынке. Виноградники на трех фермах давали теперь такое хорошее вино, что его постоянно закупали крупные торговцы из Монлюсона, Шатору и даже Пуатье. Она подписала у нотариуса соглашение, по которому Итье получал седьмую часть прибыли: он был достойный человек, а у нее денег хватало.
В былые времена она была бы невероятно богата, но теперь приходилось платить за пулярку пять солей,[5] а не один, как прежде.
– То, что раньше обходилось в один турский ливр, теперь стоит пять, – часто говорил Жозеф Франсуа и Жаку Адальберту, который таращил глаза от изумления.
Ибо король чеканил все больше монет для своих предприятий. И останавливаться не собирался!
Жанна все же не так страдала от обесценивания денег, поскольку сохранила привычку экономить, приобретенную в те времена, когда она пекла пирожки перед Корнуэльским коллежем. Баронесса де Бовуа или баронесса де л'Эстуаль – не важно, су всегда останется су, и ей незачем подражать знатным господам, живущим на Гран-Рю, в домах, которые в шесть раз больше ее собственного, и воображающим, что они блистают, когда проматывают деньги, взятые в долг. Фредерика, служившая когда-то в одном из таких домов, часто говорила Жанне, что само слово «экономия» приводит этих людей в ужас.
В Эльзасе и Лотарингии, как, впрочем, во всем королевстве, было множество аристократических семейств, отличившихся в той или иной войне, начиная с Крестовых походов и кончая царствованием Карла VII. В награду за свою службу они получали по тысяче арпанов[6] там и здесь – естественно, вместе с работавшими на этой земле сервами.[7] Они строили замки и крепости, где селились с семьями, оруженосцами и лошадьми. Отсюда они распоряжались утками и курами, маслом и зерном, вязанками сена и дров – а деньги добывали, облагая налогом испольщиков, которым уступали поля и леса, формально им принадлежавшие. Старшие сыновья наследовали титул и поместье, младшие вступали в духовные ордена и стремились добиться королевской милости, чтобы получить какое-нибудь аббатство или епископство с хорошим доходом.
Жак де л'Эстуаль, второй муж Жанны, приобрел, таким образом, семь ферм и баронский титул: первые в благодарность за услуги, оказанные Жанной Карлу VII, второй – за денежный заем, выторгованный Жаком для короля. Сама Жанна поначалу уступила искушению стать владелицей замка и восстановила усадьбу Ла-Дульсад. Провидению было угодно, чтобы торговые интересы в Париже и смерть брата Дени отвратили ее от этого поместья.
А для сеньоров времена изменились. Во-первых, постепенное объединение королевства сделало их совершенно бесполезными. За исключением нескольких больших герцогств, таких, как Бретань или Бургундия, прочие уделы потеряли всякое значение. Жанна обнаружила это случайно: Бовуа, которые так высокомерно приняли ее, когда она вышла замуж за Бартелеми, теперь едва сводили концы с концами. Через посредство Жозефа она дала своей надменной золовке денег взаймы, хотя знала, что долг никогда не будет возвращен.
Во-вторых, сеньоры сейчас не смогли бы собрать армию даже в полтора десятка человек: у них не хватило бы средств, да и мужчин почти не осталось.
Наконец, их земли были опустошены бесконечными войнами. Обезлюдевшие фермы захирели и не приносили никакого дохода. Именно об этом маленькая крестьянка-пирожница рассказала королю Карлу VII после путешествия в Боте-сюр-Марн, совершенного вместе с Бартелеми. По правде говоря, Карл и сам прекрасно это знал. На фермах, подаренных им Жанне в порыве великодушия, все строения лежали в руинах, а земли заросли бурьяном. Она порой с дрожью вспоминала ту ночь, когда в амбаре одной из таких ферм отбивалась от голодных волков вместе со стражниками Итье и Матьясом.
Одним словом, феодалы подпилили сук, на котором сидели, разорив землю, дававшую им силу и власть.
Рискуя умереть от скуки и холода в своих замках, страдая от ревматизма в любое время года и отправляя естественную нужду в продуваемом ветрами дворе, разорившиеся сеньоры потихоньку перебирались в город, а земли и конюшни отдавали в аренду. Деньгами они пытались разжиться у банкиров, в том числе у Жозефа де л'Эстуаля. Но они тщетно надували щеки, ибо Жозеф всегда осторожно выяснял, каковы гарантии займа. Когда ему давали «слово де Фанфарона», он придирчиво оценивал имущество де Фанфарона, который обычно приходился кузеном или свойственником главе семьи – иными
