сортире. Возвращается и спрашивает в десятый раз: «Правда, что Жуков сам застрелил Берию?» Конечно, отвечаю. Он поспит и опять: «Сам выстрелил?» Он вышел в Александрии. Его проводники знали, все проводники, во всех поездах. И со мною он их всех познакомил. Он так важно-важно со мной попрощался: «Жид. Вечный Жид. Никогда не доверяй бабам». И ушел.
— Жуков сам стрелял?
— Кто-то должен защитить честь нации.
Стемнело, приближался Лос-Анджелес, дождь превратился в сплошной поток, в котором еле-еле, словно по дну океана, ползли машинки. Их огни сливались в общее месиво, Грабор следил только за красными лампами идущего впереди автомобиля. Лизонька дремала и просыпалась лишь затем, чтоб зажечь Грабору сигарету. Осветился портрет великого Элвиса Пресли, его близнец выступал теперь за него в Лас-Вегасе. Он был в такой же, как у Пресли, одежде и так же, как он, раскрывал рот на промокшем электрическом плакате.
ФРАГМЕНТ 18
Адам Оласкорунский родился на Дальнем Востоке, закончил педагогический институт по иностранным языкам, женился, у них родилась дочь. К этому моменту он уже интересовался современной музыкой, научился играть на электрогитаре. Природа сделала его до боли в глазах красивым и блестящим человеком с правильными чертами лица, несколько медлительными повадками, но с характером, который незаметно подточит любой камень. Жена впоследствии оказалась истеричкой, мешала его работе: он преподавал язык и давал уроки гитары на дому. В квартире было тесно, на время уроков жена с дочерью должны были слезоточиво сидеть на кухне. Он любил дочь: когда приходили гости, Кристина танцевала для них в лучшем платье: в балетную школу ее не взяли — что-то не то со строением ног, но она занималась бальными танцами, и вскоре неудача с балетом забылась. Товарищам Адама нравилось, когда она сама подносила им бокалы с шампанским на подносе, это был коронный номер их семьи. Но отношения с женой не складывались. Вечно повышенный тон разговора, подозрительность, болезненная брезгливость: в конце концов, она отказалась стирать вещи своего мужа — усердно занималась хозяйством, но к его белью прикоснуться не могла. Положение изменилось вместе с концертным приездом во Владивосток певицы Аллы Пугачевой — друг Адама попал в ее фавориты, Алла Борисовна пригласила его в Москву, они стали знамениты своим дуэтом, звезды первой величины. Через несколько месяцев и Адам оказался в столице: жить было трудно, пробиться почти невозможно, прежняя дружба растаяла на глазах. Он женился второй раз на рассудительной, глубоко православной девушке из профессорской семьи, устроился работать переводчиком в туристическую компанию. У него родился второй ребенок, мальчик, удивительно подвижный, схватывающий все на лету, перенявший лучшее от родителей. Времена менялись, страна делалась все более открытой, хотя талонная система на продукты и алкоголь еще сохранялась. Работа Адама становилась насыщенней и разнообразней, у него стало появляться все больше друзей из зарубежных стран, некоторые интересовались его музыкой. Он съездил в Финляндию и Великобританию для переговоров со студиями звукозаписи, привез домой хорошую аппаратуру, подарки жене и ребенку. Он был вынужден бывать дома все реже и, может быть, поэтому был так ошарашен, когда Светлана сказала ему, что полюбила другого человека, интеллигента из сферы экспорта редкоземельных металлов… Она подала на развод. Мужчины переживают такие вещи очень тяжело: Адам бросил музыку, туристическую компанию, зарабатывал на жизнь перепродажей американских сигарет. Когда у него появилась возможность поехать в Лос-Анджелес на фестиваль по приглашению старых приятелей, он понимал, что останется там навсегда.
ФРАГМЕНТ 19
— Посмотри, это не он? — Лизонька кивком показала на высокого бородатого парня, спускающегося с лестницы с огромной белой собакой на поводке.
Этот спальный район города был совершенно пуст к тому часу, и Грабор не удивился, что она узнала Оласкорунского, хотя никогда с ним не встречалась.
— Это он, — мрачно ответил Грабор. — Только очень коротко подстригся. Не знаю, что теперь делать. Может, поедем обратно?
Он вылез из машины, они обнялись с Адамом, принялись целоваться. Грабору было щекотно и стыдно. После четырех часов за рулем он нетвердо стоял на ногах.
— Мне нравится, — сказал он, — что у вас не ставят нумерации на домах. Я люблю преодолевать трудности. Обрати внимание — это Лизонька. В просторечии — Толстяк. Она воплощение вечной молодости.
— Ну зачем так сразу, — улыбаясь, сказал парень и представился: — Адам. Адам Оласкорунский.
Пес тоже сделал знак внимания, став на задние лапы в надежде облокотиться на кого-нибудь из приезжих. Находясь в таком положении, он доставал передними лапами до плеч любому, но смотрел в сторону хозяина.
— Я его щенком взял, — объяснил Адам. — Вот таким. — Он слепил руками невидимый снежный ком. — Сегодня целый день шел дождь.
— Мы не успели посмотреть сводку погоды, — пожала плечами Лизонька. — У вас есть телевизор? — Она умела поддержать беседу.
— Как доехали? — на порог выпорхнула подруга Оласкорунского Эва, как и Лиза, крашеная блондинка.
И Грабор и Толстяк расцеловались с ней по очереди. Грабор был рад встрече со старыми друзьями. Ему уже надоело преодолевать трудности.
— Мальчик спит или только дремлет? — спросил он.
— Мальчик еще не ужинал. Тебе только что звонили. Грабор, пойдем в дом, они оставили номер. — Адам взял Граба за шею, переломил ее и вернул в обратное положение: — Граб, звонила злая испанская баба. Что ты делаешь?
— Помоги лучше, — Грабор вытащил из багажника свой огромный каменноугольный чемодан.
Лизонька танцевала с Монбланом.
— Зачем ты таскаешь с собой такую тяжесть? — удивилась Эва. — Привез свой смокинг? Тебе идет.
Позапрошлый Новый год они встречали вместе. В тот день прочие отказались наряжаться, и только они с Эвой напялили на себя самое торжественное барахло. Когда они вошли в зал под звуки оркестровой музыки, мальчик, рыдая, убежал в свою комнату. Они казались ему слишком похожими на жениха и невесту.
— У него там в основном грязные носки, — вмешалась в разговор Лизонька. — Он их сначала мне привез постирать. Теперь вам. Он не знал, что у меня нет стиральной машины.
— Пижон ты, Грабор, — сказал Оласкорунский. — Межконтинентальный пижон.
ФРАГМЕНТ 20
Дом они снимали новый, правильный, стильный. Магазинная мебель, магазинные люстры, посуда, с которой кое-где еще не содраны ценники. Здесь так полагалось жить, переизбытка в вещественном мире еще не наступило. Грабор вспомнил, как он менял телевизоры, пылесосы, притаскивая их с улицы каждый вечер, как приволок однажды кресло-качалку, чтобы покачаться на нем несколько раз. В этом доме все плоскости были чисты, сохраняя на своем блеске лишь функциональное и эстетическое: несколько ваз,
