охотничьих собак Гомбарума. Стать собакой, — повторила она. — Превратиться в нее.
Услышав это, Гинго непроизвольно втянул голову в плечи и с затаенным ужасом посмотрел на Астиальду.
— И ты сможешь сделать это?.. — пролепетал он.
— Недаром я занимаюсь магией вот уже третий год, — усмехнулась императрица. — Кое на что и я способна… Подойди сюда, — сделав Гинго знак, она приблизилась к низкому столику у стены, на котором что-то лежало, покрытое черным шелком.
Гинго, робея, шагнул за ней. Астиальда отдернула покрывало, и Гинго вскрикнул, увидев труп одной из любимых собак императора. Из раскрытой пасти вываливался язык, рядом на столике темнели запекшиеся пятна крови.
— Гинго, сейчас ты перейдешь в ее тело и помчишься в Запретную Башню, — повелительным тоном произнесла Астиальда. — Но перед этим я должна тебе сказать еще кое-что. В теле собаки ты пробудешь очень недолго — минут двадцать. Может быть, даже меньше, это уже не от меня зависит… За это время ты должен пробежать по коридорам дворца и проникнуть в Башню. Стена тебя не остановит. По винтовой лестнице ты поднимешься в опочивальню императора… Ну, а там… Мне остается надеяться на твое проворство и остроту собачьих клыков!
— Убить Гомбарума… — прошептал потрясённый Гинго, словно только сейчас до него дошли весь ужас и неимоверная тяжесть возложенной на него задачи. — Это невозможно, невозможно!.. — он в страхе отшатнулся. Но тут взгляд его упал на волшебный поднос, где еще не растаяло изображение прекрасного юноши… И ручки Гинго сжались в кулаки. С мучительным стоном, перебарывая страх, он обернулся к императрице. — Я убью его… — процедил он, и вновь сомнение овладело им: — Нет, государыня, это невозможно! — почти выкрикнул он со слезами. — Императора ничто не может убить! Он бессмертен! Огненные драконы обрушили на него скалы, все его войско погибло под обвалом, а император остался жив! Каменный рыцарь, порождение чародеев далекой страны Зуаммад, которого никакая сила не могла сокрушить на пути к имперской столице, у всех на глазах разрубил Гомбарума пополам и сам погиб в тот же миг, а две разрубленные половины срослись и император хохотал, видя страх и удивление окружающих! А теперь подумай, что могут сделать собачьи клыки, если с ним не справились даже гигантские драконы и каменный рыцарь!..
— Взгляни сюда, мой верный Гинго, — спокойно ответила императрица и провела рукой над волшебным подносом.
Вихрь блесток снова пронесся по черной глади. Вглядываясь в мерцающую пелену, Гинго вдруг увидел императора, раскинувшегося на широком ложе. Гомбарум спал прямо в одежде, не сняв после охоты запачканных грязью и кровью сапог. Его правая рука свешивалась с кровати и почти касалась пола. Вокруг кровати лежали или бродили коротконогие псы со свирепыми клыкастыми мордами; многие из них глодали разбросанные повсюду кости.
Вглядываясь в изображение, Гинго заметил в запястье свешивавшейся руки какую-то светящуюся точку. Поначалу он решил, что это блестит один из бриллиантов браслета, надетого на руку волшебника, но через минуту понял, что свечение исходит из самой руки.
— Чудесная поверхность подноса показывает то, что не дано видеть простому смертному, — сказала Астиальда. — В запястье императора хранится Зуб Саламандры — светящийся камень величиной с фасоль. В нем заключены бессмертие и невероятная волшебная сила Гомбарума. Много веков назад Гомбарум, тогда еще начинающий чернокнижник, благодаря своей природной хитрости, а скорее всего — случайному стечению обстоятельств, завладел этим камнем, принадлежавшим великому чародею Икльтмесу. О деяниях этого древнего мага и поныне рассказывают легенды, леденящие кровь. Одним лишь Повелителям Тьмы известно, сколько тысячелетий жил Икльтмес в нашем мире, распоряжаясь судьбами миллионов людей и не зная себе равных в колдовстве. И источником силы его был этот камень — Зуб Саламандры, который он вынес из Запредельных Глубин, населенных страшными демонами и кровожадными чудовищами, выдыхающими огонь. Сам же Икльтмес узнал о его существовании от всеведущих мудрецов Кен-Корроса — страны, погибшей десять тысяч лет назад, от которой остались лишь навевающие ужас подземные святилища… Икльтмес умер, потеряв камень. Бессмертие и сила его перешли к Гомбаруму. В камне — смерть и вечная жизнь его обладателя, колдовское могущество и власть над миром! Смотри внимательно, Гинго… Сейчас император спит. Тебе придется действовать очень быстро. Клыкам такого сильного пса, — она перевела взгляд на труп собаки, — ничего не стоит в один миг прокусить запястье на правой руке и добраться до Зуба Саламандры. Лишившись его, Гомбарум умрет в считанные минуты.
— Я понял, госпожа, — весь вид Гинго выражал решимость. — Превращай поскорее меня в собаку и я расправлюсь с колдуном.
— Помни, что Гомбарум не погибнет сразу, у него еще останется несколько минут, и он попытается отобрать у тебя камень. Но это будет уже не прежний могущественный Гомбарум, а слабеющий, теряющий рассудок старик. Возможно, у него еще хватит колдовской силы, чтобы лишить тебя подвижности… Тебе нужно будет продержаться эти страшные минуты, продержаться во что бы то ни стало, пока он не издохнет окончательно. Лучше всего, если ты проглотишь камень в тот же миг, как он попадет к тебе в пасть.
— Будь покойна, госпожа, я не растеряюсь.
— Главное — не отдавай ему камень! — почти выкрикнула Астиальда. — Без него колдовская сила императора будет слабеть с каждой секундой! И невидимая стена вокруг Башни будет таять и рассасываться. Мне, вероятно, в последний момент удастся проникнуть сквозь нее и придти тебе на помощь… Но все же полагаться тебе придется только на самого себя. Помни о награде, которая тебя ожидает.
Она протянула Гинго руку. Карлик сжал ее в своих горячих ладошках и покрыл жаркими поцелуями. На миг у него закружилась голова. Он готов был бессчетно перецеловать каждый бугорок, каждую впадинку на тыльной и внутренней стороне руки его богини, но она мягко отняла руку и велела ему опуститься на пол.
Гинго скорчился, поджал под себя ноги и руки, закрыл глаза и весь напрягся. По телу его прокатилась сильная дрожь, когда Астиальда положила ему на голову свою ледяную ладонь. Вдруг страшная боль пронзила затылок Гинго, словно туда воткнули раскаленную иглу.
И уже через минуту, хрипло дыша и высунув из ощерившегося рта язык, он опрометью несся по мраморным коридорам огромного императорского дворца, сбивая с ног лакеев и пугая до обморока придворных дам. На четырех коротких сильных лапах он взбегал по лестницам, всей тушей с разгону налетал на двери и высаживал их, врезался в толпы разряженных сановников, слыша их проклятия и вопли ужаса. Во дворце привыкли к бесчинствам императорских собак. Гинго мог безнаказанно вцепиться зубами в жирный зад какого-нибудь кавалера или дамы, которые еще сегодня утром потешались над бедным карликом и осыпали его тумаками. С каким наслаждением он прогрыз бы до крови несколько обтянутых в шелк лодыжек и унизанных перстнями рук, с каким диким восторгом впился бы клыками кое-кому в горло! Но времени у него не было, каждая секунда была на вес золота.
Промчавшись галереей и кубарем скатившись по двум необъятным лестничным маршам, он выскочил во внутренний двор и побежал вдоль стены. Кроме нескольких стражников в клювастых шлемах здесь никого не было; они лениво оглянулись на спятившего пса и продолжали свою бесконечную игру в кости.
Обогнув угол дворца, Гинго увидел черную приземистую башню. Возле нее не было ни души. Запретная Башня не нуждалась в охране. Все знали о невидимой стене, воздвигнутой императором для защиты своего сна, и боялись не то что приблизиться к ней, но даже взглянуть в ее сторону. О взгляде на Башню мог узнать всеведущий колдун, и неизвестно было, как он истолкует взгляд!
Тут Гинго помчался еще быстрее. Черная громада надвигалась стремительно; где-то здесь, в десятке метрах от Башни, проходила колдовская стена, но Гинго не замедлил бега, только зажмурился и наклонил голову, словно ожидая удара о непроницаемую воздушную преграду…
Стена пропустила его, и обрадованный Гинго зарычал от радости и нетерпения. Ворвавшись в распахнутые двери, он бросился вверх по лестнице. На ступеньках дремали или бродили охотничьи псы Гомбарума. При приближении Гинго они вскакивали и провожали его недовольным лаем. Иные из них бросались за ним, но вскоре прекращали погоню.
