что язык принадлежал к тюркской группе, Ахенэев уяснил сразу, хотя и не был полиглотом.
Тьмовский закончил гипнотическую разминку с мышом, отпустил разбухшее ухо. Лицо хмыря ожило, обрело смуглый оттенок.
— Ишь! Это когда же ты ухитрился узбекский выучить? — Шутливо подковырнул приятеля Яков.
— Интересы дела заставят и хинди вызубрить. — Отмахнулся Эдик и перешел к последней стадии программирования. Словами: базар-навар-угар. Хлопок-хама-слопал, он вывел смуглолицего из состояния искусственного сна.
Окончательно пришедший в себя зомби недоуменно огляделся по сторонам и, что-то решив, пробурчал:
— Ох уж эти застолья, тои, рауты…
Хмырь провел рукой по шевелюре, седым вискам и, извинившись, покинул номер.
— Пора! — Черт и Ахенэев обвесились фотоаппаратурой и диктофонами, договорились с Тьмовским о подстраховке.
Спустившись в холл они прошли к бюро портье, где сидела смазливая сероглазая ведьмочка. Яков, крутивший на пальце связку ключей от люкса, довольно быстро убедил черноглазую, что самое надежное место для их хранения — под розовым шелком модной блузки.
Лишившись двух золотых пуговичек, ведьмочке пришлось согласиться с тем, что Яша прав. А получив от него, в качестве компенсации за потерявшую товарный вид блузку флакончик «Коти», многообещающе хлопнула пушистыми ресницами. Яша обнадежил тем, что не прощается и надеется найти ключи на том же месте в целости и сохранности. Ведьмочка ничего не ответила, но без слов было ясно, что она изыщет и более надежное хранилище…
Легкий флирт прервала одетая в черное, пиджачного покроя униформу группа солидных грешников, с приколотыми к лацканам пиджаков аккредитационными карточками. Вылившись из лифта и переговариваясь, они направились к выходу.
— Во, босс! То, что надо! — черт со скоростью пулемета защелкал затвором «Кэнона»[27].
Владимиру Ивановичу вовремя пригодились полученные еще в Доме пионеров знания и, смекалисто разобравшись, где и что следует нажимать на всученном Яковом «Кодаке» [28], он прикрыл пошедшего в атаку черта с фланга.
Отмахиваясь от журналистов, как кобыла хвостом от назойливых слепней и оводов, делегация вышла из гостиницы.
Яков сунул в кофр пачку свеженьких снимков, достал две аккредитационные карточки.
— Вот теперь и мы — неприкосновенные особы! — Он протянул одну из них Ахенэеву и поинтересовался. — Ты хоть немножечко в иностранных языках лакшишь?
Владимир Иванович обиженно насупился, но, оценив реальную обстановку, понял, что неправ. Даже будучи студентом филфака, в иностранных он был — дуб-дубом, ни в зуб ногой без шпаргалки… Но — показать свое невежество перед Яковом?
— Перевожу со словарем, — нашелся Ахенэев. — А что, придется много говорить?
— Успокойся! Говорить буду я. Ну, а ежели что и вякнешь, то с таким же произношением, как твои однокурснички… из Мозамбика на первом году обучения.
…У входа в актовый зал они смешались с толпой всевозможных делегаций.
Сидящая за конторкой молодая чертовка деловито отмечала представителей прессы и раздавала значки.
Яков наговорил ей целый короб любезностей, за что получил вдобавок программку с тезисами предстоящего симпозиума. Прицепив значки, Ахенэев с чертом стали ждать официального начала встречи.
Наконец зал заволновался, молнии вспышек возвестили о появлении уже знакомых Ахенэеву деятелей.
Журналистов, как безбилетников, оттеснили от вошедших хмурого вида двухметровые дяди. Дотянуться до руководящих особ было попросту невозможно.
— Эх, босс! Трубовое дело. Сейчас их под конвоем на сцену сопроводят, а потом — в апартаменты к сегодняшнему ректору. И не выгорит задание… Придется плясать от печки, проявлять инициативу, а то, кроме фотографий на память об этой встрече — пшик!
— А может мою контрамарку засветим? — Предложил Владимир Иванович.
Яков посмотрел на Ахенэева, как психиатр на своего постоянного пациента.
— Если тебе улыбается выступать на этом сходняке в роли почетного гостя, то я умываю лапы. Хорош!.. Да к такой важной птице не только двойное оцепление гориллоподобных приставят — в одночасье отдельный зал заседаний соорудят. Нет, попридержи Мету на крайний случай. Пойдем поближе к ректорской, по дороге чего-нибудь сообразим. А для начала, подожди минутку, пойду вставлю фитиль…
Яков вклинился в среду недовольно и непонятно галдящих журналистов и потерялся из виду.
За время отсутствия черта к Владимиру Ивановичу несколько раз подходили «коллеги» и, прищелкивая от зависти и восхищения языками, интересовались — где это ему удалось отхватить такую шикарную сбрую.
Памятуя совет Якова, фантаст коверкал слова, выговаривая, по его разумению, фразы с мозамбикским нужным акцентом.
Эффект сказался тут же: «собратья по профессии» облепили Владимира Ивановича со всех сторон, пытаясь вручить визитные карточки и предлагая чейндж[29]. Появление Якова заставило журналистов переключить свое внимание на его зажигательную речь, отступиться от исходящего потом фантаста.
— Коллеги, это что же получается! — Яро возмущался он. — Пинаешься на эскалаторе, сломя роги, за тридевять кругов, а тебе вместо должной работы — кукиш с маслом! Мы что, ваньку валять приехали? Нет и еще раз нет!!! Редактору от нас требуется одно: вынь, да положь сногсшибательную сенсацию! А мы, как казанские сироты, ждем у моря погоды… Эти умные дятлы обещали свободу слова, печати — а где она? Значит, надо требовать брифинг! Иначе, все хлопоты выеденного яйца не стоят, псу под хвост…
Услышав слово «брифинг», свора репортеров насторожилась, как бык, увидев пред собой лоскут красной материи. Когда же до работников прессы дошло, что их водят за нос, обманывают, борзописцы выразили солидарность с Яшиными требованиями возбужденным ревом. Рев, поначалу, не имел системы, но вскоре превратился в дружное скандирование:
— Брифинг! Брифинг! Брифинг!
Распорядители и администраторы схватились за головы. Многократно повторяемый крик ассоциировался у них с бардаком, кавардаком, бунтом на корабле, но — ни в коем разе не с порядком.
— Ну все, босс! Главное — забить баки! Теперь они свое хоть у кого из глотки вырвут. А нам удобнее в семиугольном кабинете подождать, пока сыр-бор разгорится…
— И когда он успел сблындить цепь? — Удивленно подумал Ахенэев.
Путантрестовский трофей перешел из лап в лапы.
— Проходите, пожалуйста! — Доброжелательность, подкрепленная внушительной мздой, превратила неприступного на вид распорядителя в мягкого, как воск болванчика.
Вышколенная обслуга была готова к встрече высокопоставленных гостей.
— Босс, не желаешь ли подкрепиться? — Несмотря на утренний ленч, Яков набил рот халявными сандвичами, запивая их аперитивом «Чинзано».
Владимир Иванович отказался.
Семь стен кабинета украшали портреты ректоров. Многие из лиц казались знакомыми Ахенэеву еще по земным газетным публикациям.
Вошел второй распорядитель, руководивший двумя сбесившимися, катившими тележку, нагруженную дынями и виноградом.
Приглядевшись к появившемуся, Ахенэев без труда узнал в нем утреннего напарника Тьмовского, сетовавшего на застолья и тои. И именно ассоциация с дынями и виноградом подсказала Владимиру
