Ивановичу, где он раньше видел это холеное смуглое лицо… Грешник, чьим именем была названа целая эпоха в жизни одной из азиатских республик. Эпоха обмана целого государства, эпоха приписок, взяток, очковтирательства…
Но здесь, в Мафии, его использовали руководствуясь чисто утилитарными соображениями, приняв во внимание истинное призвание, далекое от политики. То, как ловко распоряжался грызун своими подчиненными, несомненно подтверждало его огромный организационный опыт. Вверенные ему сбесившиеся сновали вдоль столов, дополняя нужным десертом скатерти-самобранки, боясь хоть на минутку остановиться под строгим взглядом глаз-фасолин.
Мышь превратился в облеченного, хоть и маленькой, но властью хищника…
— Яша, — фантаст прервал трапезу черта, — под каким девизом проходит сегодняшний симпозиум?
— О, босс! Тематика нынешней попойки самая, что ни на есть, актуальная. Экологический кризис! Это — в масштабе нашей галактики. И по адову подвопросу пройдутся.
— Тогда не пойму, какое отношение имеет ад к экологическому балансу планеты, да и галактики?
— Босс, честное слово, дурацкая шутка. Вот — святая простота! — Яков ни на шутку рассердился. — Земля-то — одна. Измерения разные. — И, малость поостыв. — У нас ведь как, у чертей? Вы — смертные, на свет появляетесь в благоустроенных роддомах, на крайняк — под кустом, или там, в грядках… Мы же, по старинке, в тихих омутах выводимся. Так вот: из-за преступного отношения к природе, у Вас на земле и у нас — снизилась рождаемость. Природа-то, она не любит, когда в нее недоумки рыла суют! Ну, тех, кто в бренной жизни ведал загрязнением среды и не принял соответствующих мер, кто из них не попал под суд людской, с таковыми нам с Тьмовским придется поработать. По зеленой — в Тоску! Это — распоряжение Сатаны!
А сегодняшний симпозиум как раз и выявит, на высшем уровне, кто из деятелей за время своего правления больше напакостил. Увидишь, как друг на друга валить будут…
Яша ни с того, ни с сего погрустнел, глаза запеленала печаль. Он задумался.
— Что с тобой, Яков! Нездоровиться?
— Да нет, со здоровьем у меня, слава богу… День ангела завтра! Омуток родной вспомнил. Глубокий, чистый, донышко — песчинка к песчинке! И вода — родниковая!
Черт вцепился лапами в гриву, меланхолично произнес:
— Злодеи! Во что они мой омуток превратили?… Ахенэев решил отвлечь помощника от тягостных дум.
— И сколько, Яшенька, тебе завтра стукнет?
— Да я еще вьюноша. Сто тридцать годков всего. А опыта накопил — лет на тысячу! Опять же — неженатый. Пора остепеняться, чертенят плодить. А где их плодить? В искусственных бассейнах?… Ни одного незамутненного омута не сыщешь. Только и остались — эндемичные [30]: по пальцам пересчитать можно — в заповедниках, да заказниках. А попробуй, сунься туда? Пустить — пустят, но чем платить? За кубометр чистой воды и квадратный метр песочка — эквивалент в драг. металлах. Все прибрали к лапам дельцы, теперь кап. вложения осваивают. Вот и приходится крутится, набивать кубышку… Не в болоте же, как кулик, потомство растить? Ведь любовь не картошка, на пустыре не получишь урожая… Ну да, скоро подобью сальдо-бульдо, выплачу оброк за кооператив. Это у других кишка тонка, а я бесцельно по аду не мотаюсь…
Владимир Иванович мысленно прикинул, сколько же надо серебра, злата или платины, чтобы приобрести омуток средней величины. Получалось — немало… тонн!
— Яша, извини пожалуйста, от роду любопытен…
— Что за вопрос, босс? — Черт обрел прежнюю форму.
— Неужели у тебя столько золота?
— Босс, мы же современные черти. К чему груды металла — это пережиток. Для всех аборигенов ада введена другая расчетная единица. Помнишь, мы с тобой о валюте говорили, так называемые
От второго распорядителя не укрылось движение яшиной лапы, извлекшей банкноту. Неясно почему, но грызун решил, что геннзнак предназначается ему и с реакцией, которой мог бы позавидовать спринтер, подлетел к черту.
— Что угодно? — Зомби потянулся за деньгами.
Владимир Иванович стоял в нерешительности: не зная, кому передать банкнот, то ли вернуть его хозяину, то ли вручить распорядителю.
Рассудил Яков. Шлепнув забывшего от алчности о субординации мыша по руке, он вместо имеющего ограниченное хождение геннзнака, сунул стодолларовую бумагу.
— Много кое-чего угодно… Выполнишь, что скажем. Но, меня интересует другое. Откуда такая страсть к запретному в среде грешников обменному фонду? Уж не платит ли кто-нибудь подобной валютой?
Лицо зомби знакомо посерело, заплывшие веки испуганно задергались.
— Нет-нет! Что Вы? Я впервые вижу подобные деньги… — Распорядитель поспешно сдулся.
За дверью послышался возбужденный галдеж, а через минуту все семь углов кабинета оказались забитыми изголодавшимися, как после разгрузки вагонов, политиканами.
— У, прорвы! — Вырвалось у черта. — Я бы накормил вас карасиками из родового омутка. Все углы пообгадили б…
— Что это ты на них так? — Ахенэев рассматривал заглатывающую в великой спешке яства, публику. Судя по комплекции — вполне уравновешенные деятели…
— Обжорство, босс, признак неуемного аппетита не только в пище. Им безразлично, кого или что сожрать. Знакомая порода.
На Якова опять накатило и он ударился в лирику.
— Ох, карасики, окунечки — светлого детства дружочки… И что с вами сотворили эти промышленники — монстры… Помню, босс, себя крохотулькой, маленьким чертененком-несмышленышем. Отец и Мать, шутки ради, поручали алкашей в белую горячку вгонять, да у грешников на носу плясать. А за день набегаюсь, напляшусь, устану и — нырь в омуток. Семейство в сборе и ручной губошлеп карасенок Кузя тычется в лапы, тоже играть зовет, пузыри пускать. Под интерес — кто больше. Как ему откажешь? Ну и соглашаюсь: пыжусь-пыжусь, от силы пять-десять пузырьков пущу и — выдохся. А он — буль, буль, буль… — не в хипеж, штук пятьдесят выбулькает и плавничком мне под пятак сунется.
— Продолжим? — Спрашивает.
Большой был специалист по запузыриванию. И постоянно — в выигрыше.
А на утренних и вечерних зорьках, тоже на спор, кто громче по воде хвостом шлепнет. И опять я в прогаре: у Кузи хвост — лопатой, а у меня что? Огрызок мочалки… А как-то с год назад, припомнился отчий дом и так потянуло в родные места, что выпросил отпуск без содержания и махнул на кровную природу с одной колдуньюшкой. Дай, думаю, хоть глазком взгляну, как оно в омутке-то нынче? Да и про Кузю поразузнаю — живой ли?
Подкатил к речке, собрался с духом, нырнул… Бог ты мой! Не милая сердцу колыбель, а клоака какая-то… Одно успокоение: жив старина Кузя, живой! Взглянул я на него и заплакал. Ото всех этих нечистей чешуя на карасике облезла, лишаями пошла. Не Кузя — а плавучий полимер! Но — крепится и даже невесело шутит.
— Мне, — говорит, — Яша, теперь без разницы, где обитать. Я, — говорит, — и без спора хоть в дихлорэтане пузыри пускать буду…
Яшин экскурс в детство прервал официант, разносящий напитки и легкую закуску.
От предложенной снеди черт отказался категорически, скаламбурив по поводу икры из нефти и водки из опилок. Но, судя по тому, как повысился голосовой напор делегатов, по разгоравшимся спорам и скандалам, безапелляционный намек Якова в отношении водки не подтвердился.
Градус в ней оказался натуральным.
Страсти накалялись, но понять о чем кликушествовали эти надутые индюки, было невозможно.
